Воин света (СИ)

А Горбач везде многозначительно намекает, что является выдвиженцем Андропова. Правда, незаметно, что между ними есть крепкая связь. Может, конечно, они в конспиративном порядке общаются. Не знаю. Да вот только, стал бы он так меня облизывать…

— Спасибо, Михаил Сергеевич, за науку. Я в этих вопросах действительно уязвим, так что благодарю за ваши слова.

Он довольно улыбается.

— Хочу пригласить тебя с супругой в гости. На небольшой дружеский ужин. Ты как к этому относишься?

— О! — проникновенно восклицаю я. — Это огромная честь.

— Перестань, я это не люблю, надо быть более демократичными.

Понятное дело, надо. Нaчать ещё и углyбить.

— Я посмотрю, — продолжает он, — когда у меня будет свободный вечерок, сам понимаешь, с этим дело обстоит непросто…

— Конечно, понимаю, — соглашаюсь я. — Я бы тоже хотел вас пригласить к себе домой. Это было бы здорово.

— Ну, может, когда-нибудь… — кивает он. — В общем, я тебе сообщу день, а ты посмотришь, сможешь или нет.

После ЦК партии еду в ЦК комсомола, размышляя о Горби. Серьёзно он меня в оборот взял. Чего хочет, интересно? Не смущается, что на меня объявлены гонения со стороны Черненко. Да и Суслов в стороне не останется, даже наоборот… Хм… чего ему надо? Чтобы я нашёптывал Брежневу и Андропову, какой он хороший? Нет, ерунда, тут что-то другое. Другое, совсем другое…

День проходит в суматохе. Перевожу документы, выслушиваю ц/у от Ирины, прощаюсь с ребятами. Толик получил отдел, стал большим человеком, продолжит заниматься нашими делами, а вот Яну Авдееву я забираю в ГлавПУР. Лена Иванова остаётся, естественно с Новицкой.

— Эх Яна-Яна, — с грустью говорит Анатоль. — На кого же ты нас покидаешь…

Да уж, есть от чего загрустить, такие работники на дороге не валяются.

— Ничего, я ещё и тебя перетащу, — усмехаюсь я. — Поехали, покажу, не место, а сказка. А Яночке там лучше будет. Там одни парни, практически, все в мундирах, серьёзные, подтянутые и бравые. Будут вокруг неё стаями виться. Настоящие гусары.

Яна улыбается и немного краснеет, что в наши времена, да ещё и в ЦК комсомола просто небывалая редкость.

— А где у тебя штаб теперь? — интересуется Толик. — Помещения выделили уже?

— Выделили, настоящие хоромы, прямо в управлении. Большой Знаменский переулок, дом восемь. Только вот что скажи, а ты в армии-то служил уже?

Он усмехается…

Заехать за Наташкой на работу я не успеваю и приезжаю сразу домой. Она уже здесь, из кухни доносятся звуки расставляемой посуды, волнующие запахи жарящихся котлет и жизнерадостный голос Хиля.

«У солдата выходной, — поёт он, — пуговицы в ряд»…

Я иду на все эти раздражители — звуки и запахи, и на тепло, разумеется, душевное и телесное. Ну, и подпеваю Хилю, конечно же. Человек я теперь служивый, так что песенка в тему.

Не плачь, девчонка, пройдут дожди

Солдат вернётся, ты только жди…

Наташка оборачивается на эту мою арию московского гостя и улыбается. Да только улыбка у неё на удивление грустная, а в глазах действительно… Нет, слёз нет, но я вижу, что она плакала. Совсем недавно. Вот прямо сейчас, только что…

— Что случилось? — сразу делаюсь я серьёзным.

— Ничего, — вздыхает она.

— Наташ, я же вижу! Что случилось?

Я подхожу к радио и убираю громкость.

— Ничего, правда, ничего такого уж страшного. Всё это ерунда… Давай, мой руки, у меня всё уже готово.

— Нет-нет, — качаю я головой, — так не пойдёт. Иди-ка сюда…

Она бросает на меня грустный взгляд, кивает и подходит ближе, обнимает и кладёт голову мне на грудь. Я тоже её обнимаю и глажу по спине.

— Что такое, опять Зевакин?

Она мотает головой и вздыхает:

— Пустяки, на самом деле, но, всё равно, неприятно…

8. Дела военные

— В общем, я понимаю, конечно, что это всё неправда, но всё равно очень обидно… — грустно говорит Наташка.

— Всё-таки, на работе проблема?

Она кивает и её каштановые волосы, получив встряску, касаются моего лица, попадают в нос и в рот. Я фыркаю, отстраняюсь и, не сдержавшись, чихаю…

— Что?

Я притягиваю её к себе и целую.

— Не грусти раньше времени. Рассказывай, что там такое. Если это связано с работой и это не Зевакин, то я просто теряюсь в догадках.

— Уши Зевакина, разумеется, торчат, но непосредственно он как бы и не виноват.

— И кто же в таком случае виноват?