Воин в поле одинокий

— Харон, повремени! Быть может, Бог
Пошлёт еще попутчика. Тогда ты
За тот же рейс получишь вдвое плату.
Харон, прошу, повремени чуток!

— О путник мой, я не спешу ничуть,

но нет в задержке этой смысла, право.
Моя работа — это переправа
Таких, как ты. Садись, не обессудь.

— Послушай, подожди ещё хоть миг…

Да вот, гляди — и Лета неспокойна.
Мне кажется, что более достойно
Нам будет плыть в безветрии, старик.

— О путник мой, ошибся ты опять —

И ветра никогда здесь не бывало,
И гладь реки подобна покрывалу.
Так что нам время попусту терять?

— Я был ещё недавно средь живых,

Плыть в неизвестность страшно и тревожно…
Старик, пойми — мне больно, невозможно
Покинуть всех любимых и родных.

— О путник мой, не изменить закон.

Что значит миг? Перед тобою — Вечность.
Ты думаешь, чужда мне человечность?
Но, путник мой, я — только лишь Харон.

И эта просьба словно мир стара.

За сотни лет река и та устала…
А на меня сердиться — толку мало.
Садись, мой путник. Лодка ждёт. Пора.

«Петербургские ангелы…»

Петербургские ангелы… Их остаётся так мало,
Онемевшие пальцы до боли сжимают кресты.
Петербургские ангелы смотрят светло и устало
На плывущие вдаль острова и дома, и мосты.

Петербургские ангелы… Им с каждым годом труднее

В наступающей мгле свой возлюбленный город беречь.
Всё пронзительней ветер, всё жестче и всё холоднее,
Всё печальнее очерк опущенных ангельских плеч.

И лишь ночью, когда спящий город ушедшему внемлет

И дворцовые залы шагов императора ждут,
Петербургские ангелы спускаются с неба на землю
И, сложив свои крылья, проходными дворами идут.

«Распутица, а я ещё в пути…»

Распутица, а я ещё в пути.
Распутица — и все пути рас-путны,
Раз — путь, два — путь… Куда бы ни идти —
Всё так же грязно и всё так же трудно.

Ни дома отчего, ни даже кабака,

Где можно всё пропить и всё растратить…
О, русская дорожная тоска —
Распутицы нестиранная скатерть.

«Парголово — тает дымкой на лету…»

Парголово — тает дымкой на лету.
Весело катает леденец во рту,

Или — колокольцем звякает в тиши,

Или — Богу молится за помин души.

Вдруг — рассыплет эхом средь замшелых плит

Переливы смеха, перестук копыт,

Талою водою зазвенит живей,

Задрожит звездою в неводе ветвей.

С горки, с горки, с горки!

С горки, только — ах!..
И солёно-горький привкус на губах.

«По стенам растекается устало…»