Война

— А как нам сюда еду доставят? — спросил кто-то.

Я послал его с котелками обратно и сел на ранец.

Вчера луна взошла около трех утра, сегодня, стало быть, около четырех. Да еще облаками небо затянуло. Здесь, на юру, было прохладно и влажно. Слева в лицо задувало тихим ветерком.

Ко мне подсел Ламм:

— Ты знаешь, где французы?

— Нет. — На этом наша беседа оборвалась.

Вскоре за спиной у меня загремели котелками. Принесли, еду и кофе. Я принялся хлебать. Бульону было хоть отбавляй и телятина.

— Почему мы никогда не получаем хлеба? — спросил кто-то.

— Потому что продвигаемся так быстро, что пекари за нами не поспевают, — ответил Цише.

На этом разговор снова увял. Все, кроме Ламма, улеглись спать. Молча сидели мы рядом.

Позади чьи-то быстрые шаги. Это Эрнст. Я отрапортовал.

— В случае нападения неприятеля, — сказал он, — я вряд ли смогу прийти вам здесь на помощь: ведь наш фронт проходит несколько левее.

— А справа где расположены соседние посты? — спросил я.

— Я послал туда патруль, но они не обнаружили других подразделений. Мы здесь справа словно в пустоте висим.

— Известно ли господину фельдфебелю что-нибудь о французах?

— Нет, ничего не известно. Я пойду сейчас ко второму посту, он где-то за полем, на дороге. Спокойного вам дозора.

Мы снова сели. Здесь мы были предоставлены самим себе.

В полной тишине раздавались порой лишь шаги часового да храп позади меня.

Я хотел поглядеть на часы, но не мог различить стрелок. Ламм глянул на свои, светящиеся.

— Двенадцать почти что.

— Тогда тебе с Цинге заступать на пост.

Он разбудил Цише. Те двое улеглись спать. Я всматривался во мрак. Вот так — почти два часа просидел я с вольноопределяющимся, и не нашлось у нас, о чем стоило бы поговорить.

Я встал и прошел немного вправо. Постоял там малость. А толку что? И я пошел обратно и опять сел. Хоть бы мысли пришли какие путные! И курить здесь не положено. Я снова встал. У меня были еще две сигареты. Где бы тут закурить украдкой? В хлебах? Нет, вот те двое могут заметить.

Наконец прошли и эти два часа. Я разбудил очередных часовых и разъяснил им обстановку. А когда вернулся, вижу — Ламм опять сидит возле моего ранца.

— Разве ты не устал? — спросил я.

— Я всегда жутко ненавидел военщину, — сказал он, весь погруженный в свои мысли. — Но ведь это же нелепость, чтобы происходило что-то, в чем не было бы никакого смысла!

— Какой же должен быть в военщине смысл? — спросил я без особого интереса.

— На это я тебе тоже не сумею ответить. Но может ли наша судьба пойти когда-нибудь по иному пути?

— Стало быть, ты считаешь, что в жизни все идет к какой-то точно намеченной цели?

— Да, что-то в этом роде.

Вскоре он встал и улегся спать. Я же вначале был очень возбужден. А потом почувствовал большую усталость. Голова так и валилась на грудь…

Чтоб не заснуть, я встал и принялся ходить взад и вперед.

Никак, топот копыт?

Я прислушался.

— Ренн! — тихо окликнул меня часовой.

— Да, я слышу.

Я растолкал уснувших, чтобы быстрей их поднять.

— Занять пригорок! В ружье! Без команды не стрелять!

А сам бросился к часовым. Всадники были уже довольно близко.

— Вы двое оставайтесь в хлебах — мы возьмем их под перекрестный огонь! На дорогу не выходить! Я брошу туда ранцы — вспугнуть лошадей.

Я побежал назад и приволок на дорогу два-три ранца и одеяла — это выглядело жутковато. Потом залег с часовыми на пригорке. Топот все ближе — похоже, конников десять.

— Стой! Кто идет! — крикнул я.

— Гусарский патруль, — засмеялся кто-то.

— Осторожней! — крикнул я. — На дороге ранцы!

Они перешли на шаг, впереди ехал унтер-офицер.

— Французов не видно, господин унтер-офицер?

— Нет, впереди пустые деревни, даже мышей нет…

Мы взбодрились и болтали, перебивая друг друга. Я попросил Цише подежурить за меня и завернулся в одеяло и плащ-палатку.

Когда я проснулся, было уже светло.

За нами прислали нарочного:

— Постам вернуться на заставу.

Мы отошли. Расположились на жнивье с копнами хлеба. По дороге двигались войска. В походной кухне мы получили кофе и могли отдохнуть еще часика два. Я улегся в копну и выставил ноги на солнце.

Я проснулся. Жара меня разморила, одолела лень. Впереди непрерывно рокотали орудия.

Мы выступили. На дороге было много заторов. Артиллерия обогнала нас и остановилась. Мы топали в неподвижном, вонючем от пота облаке пыли. При малейшей задержке все ложились — так было тяжко. Гром орудий стал слышен отчетливей. Артиллерия снова проскакала вперед. Перед нами образовалось свободное пространство.

Мы пытались подтянуться. Но пространство все увеличивалось. Лейтенант ехал верхом впереди. В руке он держал ореховый прутик и постегивал коня. Но, перейдя на быстрый аллюр, конь тут же начинал спотыкаться, а потом опять тащился еле-еле. В конце концов лейтенант спешился и передал поводья денщику.

Мы взобрались на гору. Перед нами в зное простирались луга. Ни дерева, ни дома. Только далеко-далеко, в дымке, мнилось мне, висели облачка от шрапнелей. Хоть бы воды раздобыть, фляжки снова наполнить!