Война

Я заметил, что Фабиан очень расстроен, и сказал, чтобы перевести его мысли на другое:

— Цише, верно, тоже ранен.

— Все настоящие люди ранены, один я нет! Как я теперь взгляну в глаза своей роте? Был здесь, впереди, и не атаковал, потому что дожидался остальных взводов! Да ни один человек этому не поверит!

Вернулся адъютант:

— Четвертая даже не смогла атаковать — ее встретили ураганным огнем.

— И ради этих сволочей я погнал моих людей вперед!

— Ну, ну! Они не виноваты. Вы должны радоваться — у них всего трое ранены и те легко. — Но не пора ли и нам отходить?

Стрельба прекратилась. Красные языки пламени угасли. При свете луны мы медленно возвращались назад — всего только трое.

Я начал дрожать от холода. Боль почти прошла.

Когда мы подошли к опушке, там стояло несколько человек.

— Вы здесь! — вскричал лейтенант Эйзольд, завидя адъютанта. — А мы вас откапываем, ищем. Господин капитан спрашивает про вас повсюду.

— Как? Он тоже здесь? А я его искал!

Я спросил:

— Цише не видели?

— Его ранило за твоей спиной. Оторвало пол-лица.

— Он жив еще?

— Нет, он ничего не успел почувствовать.

Перед блиндажом батальона Фабиан обернулся ко мне.

— Сегодня не стало моих лучших людей… — Он не нашелся что еще сказать и только пожал мне руку.

— До свидания, господин старший лейтенант! — крикнул я.

Он кивнул:

— Идите в блиндаж! Там Эйлиц отведет вас на перевязочный пункт. С простреленной рукой ходить небезопасно.

В лесу разорвалась шрапнель, застучала по веткам деревьев. Я пошел к туннелю.

В блиндаже лежал тот, без ног, теперь уже мертвый.

Эйлиц вскочил:

— Где старший лейтенант?

— Невредим, в блиндаже батальона. — Меня обрадовало его беспокойство.

— Лес отбили?

— Нет. Никто даже не дошел до французских окопов.

— Я дошел! — послышался сзади оскорбленный голос.

Я обернулся. Зейдель!

— Я был там, в окопах! — произнес он не своим голосом. — Но когда оглянулся, позади никого не оказалось, и в окопе тоже не было ни одного француза. Тогда я осторожно пошел по окопу направо и вышел на первую роту. Где старший лейтенант?

— В блиндаже батальона.

Не прибавив больше ни слова, он выбежал.

Эйлиц с совершенно ненужными предосторожностями повел меня, поддерживая под правую руку, и помог выбраться из окопа.

Тут я вспомнил, что мои письма и записи остались в блиндаже. Я не взял их с собой, боясь, что могу попасть в плен. Там у меня были заметки о дислокации частей.

— Послушай, подожди здесь, мне нужно кое-что взять с собой!

Я снова спустился в траншею и поплелся по темным ходам сообщения.

В блиндаже еще горел свет. Я перешагнул через труп, засунул бумаги в карман мундира и пошел назад.

Эйлица на прежнем месте не было, и я тихо позвал:

— Эйлиц!.. Пауль!

Меня охватил страх. Я с трудом выбрался из окопа. Никого. Спотыкаясь, я побрел по ломаным сучьям, перешагивая через сваленные деревья. Вот он! Эйлиц лежал, распластавшись на груде веток. Луна светила ему в лицо. Над одним глазом чернело пятно крови. Меня охватил озноб, и я побрел дальше.

Ранен

Я шел через мертвый лес. Луна заливала серебристым сиянием оголенные ветви деревьев.

Показался земляной вал и пустынная площадка, уставленная носилками с накинутыми на них кусками брезента. Там лежали трупы.

Из углубления в земле мелькнули красные отблески света.

Надо мной прошипела шрапнель.

Я спустился по лестнице. Два врача при свете ярких карбидных ламп наклонились над обнаженным бедром. Верхняя часть туловища и голова были в тени.

Слева на табуретке стонал младший фельдфебель Хорнунг; похоже, он не был ранен, может быть, контужен.

Я не знал, что мне делать, и остановился возле него.

Он взглянул на меня и произнес как-то манерно:

— Добрый вечер! — И снова начал раскачиваться. Одежда на нем была почти целехонька, только вся в глине. Я не любил его; он был большой насмешник.

— Ах, какое странное ощущение у меня в голове! Все идет кругом!

Я слышал это словно издалека. Я чувствовал, как на меня наползает что-то страшное. Меня бросило в дрожь.

— Я должен вернуться в роту? Нет, я не считаю, что мне нужно туда, на передовую, я уже был там.

«Это он что — со мной говорит?» — подумал я и не мог слушать дальше.

— Когда мне на спину упала эта дощечка, я хотел броситься в атаку. Ах, вовсе нет! Я же знаю, что говорю! — Это прозвучало злобно и презрительно. — У меня мысли разбегаются. — Он закрутил головой, и это еще больше одурманило мои взбаламученные чувства.

К Хорнунгу подошел врач:

— Я дал вам лекарство. Теперь возьмите себя в руки! А вы? — обратился он ко мне. — Вы не ординарец ли Фабиана? Идите-ка сюда!

Меня посадили на табурет. Кто-то отколол булавку с моего плеча, стащил рукав и мундир. Сняли и рубашку. Мне стало холодно.

— Довольно глубокая рана в мякоть! Можете считать, что вам повезло! Осколок изрядно порвал мышцу. Или это была шрапнель?

— Нет, пуля.

— В таком случае стреляли с близкого расстояния.

— С восьмидесяти метров, господин военврач.

— Так вы участвовали в атаке?

— В общем-то нет. Я дожидался с господином старшим лейтенантом подхода остальной роты. — Глаза у меня застлало туманом.

— Как шли люди в атаку?