Война. 1941—1945

Я вспоминаю немца, который отправлялся летом на прогулку. Он шел по лесной дороге. Деревья были перенумерованы. На некоторых значилась стрелка с указанием: «300 метров — камень Вильгельма Первого, красивый вид на окрестности». Немец поворачивал, доходил до указанного места, не глядя даже на поля или долину, помечал в своей книжке, что он ознакомился с «камнем Вильгельма Первого», и возвращался домой. Иногда он отдыхал; у него имелись складной стульчик и бутерброды; он прикреплял к стволу дерева резиновую вешалку и вешал на нее шляпу; он подписывал открытки приятелям: «Шлю привет из Гарца». Он не знал ни природы, ни волнения, ни любви. Он уже тогда был машиной. Десять лет спустя он пошел завоевывать Европу, как он ходил осматривать виды Гарца, — без высоких мыслей, без больших чувств, подобный заведенному автомату.

За десять лет фашистская Германия не создала ничего. Гитлер изгнал из Германии бледную тень человеческой мысли, которая еще ютилась в подвалах или на чердаках немецких городов. Все прочее осталось на месте: и «ИГ», и машинка для моркови, и «Какаду». Ни ученых, ни писателей, ни художников, ни дерзновенной мысли, ни правдивого слова. Даже в своей излюбленной области — в военной — Германия Гитлера — это эпигон Германии Гогенцоллернов. Наш Главнокомандующий определил тактику немецких генералов как шаблонную, покоящуюся на уставе, лишенную творческого дерзновения. Мы можем посмеяться над фельдмаршалом Паулюсом, который плохо применил на практике старые теории Шлифена. Германия хотела раздавить мир танками; но танки были изобретены англичанами; а за несколько лет до войны Гудериан признался, что тактике танкового боя он учился у француза де Голля. Слов нет, кроме творческой мысли нужны выполнение, организация, работа. Немцы столь успешно подготовились к захватнической войне именно потому, что они были машинами, а машины не рассуждают, не отвлекаются посторонними мыслями, ничего не переживают и ничего не придумывают.

Аккуратные бюргеры, перелицовывавшие свои пиджаки, боявшиеся помять газон в сквере, считавшие полушки сбережений, опустошили Европу, вытоптали ее сады и нивы, уничтожили труды поколений. Они делали это равнодушно и методично. Между уничтожением двух городов они жевали бутерброды и писали приятелям открытки.

Когда говорят о «расовой теории» как о некотором мировоззрении, можно только брезгливо улыбнуться. Простейшее чувство — самодовольство (издавна присущее немцам) стало заменителем и науки, и религии, и миросозерцания. Перечеркнуты не только все надежды человечества, но и все его воспоминания. Напрасно приравнивать «расовую теорию» к средневековым суевериям. Суеверия были изнанкой веры. Нетерпимость современника Изабеллы Испанской диктовалась его наивной концепцией высшего существа. Немецкий фашист, ополчившись на христианство, заменил его не верой в разум или в человека, но самообожествлением. Вместо универсальности христианской культуры прошлых столетий пришел некий «немецкий бог», очевидно родственник Гитлера или Розенберга. Я говорю это безо всякой иронии, без желания сгустить краски — их и не сгустишь. Вот рассказ немецкого «интеллигента» Фридриха Реннеманна о том, как он держал экзамены при поступлении на высшие курсы имени Лангемарка:

«Мне удалось разыскать своих предков лишь до 1860 года. Этого было мало, требуется минимум до 1800 года. Меня экзаменовал доктор Град. Он задавал самые разнообразные вопросы. «Что вы знаете о немецких расах?» Я ответил, что знаю следующие расы: нордическую, динарскую, фелическую, восточноальпийскую, восточнобалтийскую, средиземноморскую и судетскую. Он меня спросил о географии Индии. Последним был вопрос о великих полководцах — я должен был охарактеризовать деятельность Александра Македонского, Наполеона и Гитлера. Следующим экзаменом был бокс, но так как никто из нас не умел боксировать, то бокс принял характер драки. Затем нас подвергли испытанию на расу. Сюда входят всевозможные измерения, исследования черт лица на свет — главное требование заключается в том, чтобы черты лица были четко очерчены. У меня смутная линия подбородка, поэтому я получил низкий балл — 2. Вообще надо отметить, что я сильно пострадал из-за моей линии подбородка. Затем был заключительный экзамен — так называемое душевное испытание. Офицер СС мне сказал: «Почему вы такой урод?» Я вскочил и плюнул. За это я получил высокую отметку. Однако в общем я провалился. Это естественно: у меня не было списка предков с 1860 до 1800 года и потом я не могу похвастать подбородком». Фридрих Реннеманн не возмущен своим провалом, он понимает, что правы экзаменаторы. Как же можно удивляться, что такие существа, обладая всеми чудесами современной техники, совершают поступки, недопустимые даже среди дикарей?