Война. 1941—1945

Бывали войны, когда писатели в священном гневе проклинали оружие: в стане завоевателей не было места истинному поэту. Древние римляне сделали из войны профессию, часть бюджета, право, и они говорили, что на поле боя музы молчат. Но не молчали музы, когда марсельские ополченцы отстаивали свободу Франции от чужеземцев. Не молчали музы, когда русский народ отражал нашествие двунадесяти языков. Не молчат музы и теперь, когда Советская республика защищает разум, справедливость, человеческое достоинство.

Поэт не может наблюдать: он должен переживать. Настоящие книги о войне еще вызревают в сердцах фронтовиков. Настоящие книги будут написаны участниками войны, у которых сейчас порой нет времени даже для того, чтобы написать близким открытку.

Стихи С. Гудзенко{3} — одна из первых ласточек. Гудзенко — боец, он участвовал в разгроме немцев под Москвой. Тяжелое ранение бросило его в тыл, где он и написал свою первую книгу — «Однополчане».

Война в стихах Гудзенко — это не эффектное полотно баталиста, не условная романтика в духе Киплинга и не парад.

Это — грозное, суровое дело, где много крови, много жестокого и где человек находит в себе залежи высоких чувств: верности, любви, самозабвения. Вот как Гудзенко говорит об атаке:

Когда на смерть идут — поют, а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою — час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруги почернел от пыли минной.
Разрыв.
И умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед.
За мной одним идет охота.
Ракету просит небосвод{4}
И вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины.
Разрыв.
И лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать, и нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи.

Эти строки мне кажутся правдивыми и мужественными, в них нет ничего условного, в них трудный воздух боя.

Очень хорошо сказал Гудзенко о той тишине, которая пришла в Сталинград после победы.

Последний залп.
И после дней бессонных
дождались мы невиданного сна.
И наконец-то с третьим эшелоном
сюда пришла сплошная тишина.
Она лежит, неслыханно большая,
на гильзах и на битых кирпичах,
таким сердцебиеньем оглушая,
что с ходу засыпаешь, сгоряча.
Я все это в памяти сберегу:
и первую смерть на войне
и первую ночь, когда на снегу
мы спали спина к спине.
Я сына этому обучу.
И пусть не придется ему воевать,
он будет с другом плечом к плечу,
как мы, по земле шагать.

Мы часто думаем о том, как много мы потеряли за эти годы. Мы думаем о погибших друзьях, о разрушенных строениях, об изуродованной земле. Все это так. Но мы нашли в сердце нашем новые чувства. Наша поэзия выйдет из огня просветленной. Об этом говорят стихи Гудзенко.

(Январь 1944 г.)

Весы истории

Глядя на большое полотно, мы отходим на несколько шагов. Чтобы осознать историческое событие, нужно отдаление. Всего один год отделяет нас от эпилога сталинградского сражения. Мы еще не можем взглянуть на него глазами потомков, но мы уже различаем все величие этой небывалой битвы.

В каждой войне имелись сражения, заслонявшие другие и привлекавшие к себе внимание поколений; иногда, не будучи решающими, они предопределяли исход кампании, как Бородино или Верден. Значение Сталинграда глубже: это — патетический поединок между двумя несовместимыми мирами.

Один старый немец недавно написал своему сыну: «Когда забудутся все страдания этих лет, бомбардировки, потери близких, надежды, разочарования, твои дети все еще будут повторять одно название — Сталинград…»