Война. 1941—1945

Женщина знает, что значит выносить, родить ребенка. Много в этом горя и гордости. Потом начинается подлинная страда матери: не застудить, защитить от множества болезней, вынянчить. Когда ребенок начинает говорить, когда он, спотыкаясь, идет от отца к матери, близким это кажется чудом. Да разве не чудо человек? Как просты самые сложные машины по сравнению с человеком, который их изобрел! Настает час — рождается Пушкин, рождается Толстой, рождается Мечников. Кто знает, кем станет этот ребенок, что сейчас играет с пустой жестянкой? Да и не в одних гениях волшебство человеческой жизни. Часто говорят: «обыкновенный человек», а это все равно что сказать: «обыкновенное чудо», — ведь жизнь каждого человека прекрасна, сложна и необычайна. Он прокладывает дороги через океаны, он превращает пустыню в сад, он строит изумительные города. Что может быть выше человека? И вот настойчиво, аккуратно, педантично фашисты заняты одним: они убивают людей. Каждый знает, сколько прекрасных людей погибло от рук немцев. Многие из них погибли на самой заре своей жизни, когда об их талантах, об их душевных богатствах знали только близкие. Я не знаю, кем бы стали Зоя Космодемьянская и Олег Кошевой, если бы их не убили немцы. Читая дневники Зои, слушая рассказы о Кошевом, понимаешь, что это были высокоодаренные натуры. Не будь фашистов, они проявили бы себя в иных подвигах. Я помню в Белоруссии труп убитого немцами мальчика. Может быть, из него вырос бы великий поэт, о котором мы все тоскуем, или ученый, химик, биолог, гениальный медик, который спас бы человечество от рака? Наш народ талантлив и душевно щедр. Пришли фашисты: газовые автомобили, рвы и овраги, заполненные трупами, вытоптанные человеческие нивы.

Все люди, все народы созданы для счастья. Но без лжи, без глупого хвастовства мы можем сказать, что русский народ острее и полнее других осознал ценность человека. Иностранцы называют русскую литературу: Толстого, Достоевского, Чехова, Горького — самой человечной литературой. Никакая мишура, никакие условности не мешали русским писателям разглядеть высшее благо: человеческую жизнь. В песнях, в сказках, в легендах народ повторял то, что выражено поговоркой: «Душа не сосед — не обойдешь». Был наш народ душевным и совестливым.

Революция расширила понятие гуманизма. Мечтам она придала плоть. Конечно, в годы великих бурь трудно бывает не только тростнику — и рослому дереву. Но я вспоминаю Москву 1920 года. Голодно тогда было. Советская республика отражала удары врагов. В Москве росли сугробы, не было ни трамваев, ни фонарей. Одиноко, как маяк, светилась на Свердловской площади надпись, сделанная из электрических лампочек. В других странах так светятся рекламы автомобилей, духов или ликеров. Три слова горели в черном небе иззябшей Москвы: «Дети — цветы жизни». С этими словами вышла в дорогу наша Республика. Много лет спустя я как-то был в сельских яслях. Крестьянка, которая ухаживала за малышами, мне важно сказала: «Тише! Сейчас мертвый час — дети спят…» Их лелеяли, как принцев. Немцы кидали их живыми в могилу… Так столкнулись жизнь со смертью, советский гуманизм с человеконенавистничеством.

Говорят, что теперь не время думать о ценности человека: идет страшная и беспощадная война. Но наши воины не автоматы и не фашисты: они знают, во имя чего идут на смерть. Мы защищаем от фашистов человека, его прошлое и будущее, его достоинство, его право быть своеобразным, сложным и большим. В одном дневнике немецкого офицера я прочитал следующие строки: «Кажется, что люди, никогда не страдавшие головной болью, не понимают, что это значит. Когда при мне говорят о любви, я отсутствую. Я не только никого не люблю, но чувство связанности с женщиной, с приятелем, а тем более с детьми мне представляется оскорбительным…» Я не знаю, убивал ли этот немец детей, но он спокойно мог бы кинуть младенца в колодец. В нем пустота, зияние. И вот такие напали на нас. Они напали на другие страны. Они принесли столько горя людям, что, кажется, все реки Европы: и наша красавица Волга, и тихая Сена, и Молдова, и Дунай — стали солеными от женских слез.