Война. 1941—1945

Настал час проверки. Палачи и шпики не выдержали экзамена. Человек, привыкший унижать другого, прежде всего труслив — он знает, что и его могут унизить. Он либо стоит с плеткой, либо подставляет плетке свой зад. Отвага наших бойцов рождена любовью к свободной родине, чувством человеческого достоинства, пониманием человеческой солидарности. Гитлеровцы вопили: «Да здравствует война!», а когда дело дошло до настоящей войны, они начали вздыхать. Мы не упивались словом «война», но наши бойцы воюют просто, сурово и серьезно.

А в голове немецкого солдата смутно рождаются первые мысли. Вот письмо солдата Франца: «Анна, я не могу спать, хотя все тело болит от усталости. В сотый раз я спрашиваю себя — кто этого хотел?..» Солдата Франца убили — на листке бледное рыжее пятно. Но скоро другие Францы спросят: «Кто этого хотел?» Может быть, Гитлер призовет тогда на помощь свою гвардию СС, убийц, воров, растлителей. Но «рыцари чести» предадут вчерашнего кумира. В записной книжке одного убитого СС я нашел среди записей о попойках и этапах следующий афоризм: «Вместе грабить, врозь умирать…»

Так начинает разлагаться гигантская шайка гангстеров. Еще громыхают танки. Еще лежит в них краденое добро. Но «рыцари чести» уже пугливо озираются по сторонам, как будто сейчас их схватят за шиворот…

8 августа 1941 г.

Еще одного

В ночь на десятое августа над Москвой был сбит бомбардировщик «Хейнкель-111». В кармане одного из летчиков нашли записную книжку, изданную в Париже, для гитлеровцев. В этой книжке различные сведения, необходимые на войне, например, советы, какое вино пить с рыбой, какое — с птицей.

Этот отдел называется: «Что нужно знать в стране вина». В голодном Париже, где матери ищут для детей картофельную шелуху, немецкие офицеры предаются гастрономии. И в записной книжке, предназначенной для убийц французских детей, мы читаем:

«С рыбой уместней всего пить шабли».

Засим даны образцы галантных разговоров:

«Мадемуазель, свободны ли вы сегодня вечером? Я могу вас угостить мороженым».

Рисунки представляют элегантных СС на парижских улицах, в кафе, в магазинах. Жизнь мародеров запечатлена для потомства.

Краткий словарь называется: «Тысяча самых необходимых французских слов». Пожалуй, тысяча слов для гитлеровцев чересчур много — дикари обходятся с меньшим запасом. Но любопытен выбор слов. Раскрываю наугад страничку: месть, раса, пьяный, наручники, стрелять, бить, оскорблять, кричать, выстрел, свинья, плевать, кара.

Владелец записной книжки, старший ефрейтор 12-го полка в Ганновере Альфред Куррле, с немецкой методичностью отмечал свои «подвиги». Он находился во Франции, в Бресте, и оттуда бомбил английские города. Особенно часто его посылали на Плимут. Записи об уничтожении английских домов перемежаются полезными справками: номер воротничка, номер текущего счета, адреса проституток.

Еще шестого августа ефрейтор резвился во французском городке Шартре: запивал индюшку «поммаром». Седьмого его послали на восток — он должен был заменить летчиков, убитых нашими истребителями и артиллеристами. Для нападения на Москву германское командование отбирает СС с хорошим стажем. Куррле был породистым, и он бомбил даже английский крейсер «Эксетер».

Переночевав в разоренной немцами Варшаве, Альфред Куррле 10-го вылетел на Москву. Он записал: «19 часов 43 минуты». Он оставил место, чтобы отметить, когда он вернется. Место осталось чистым — он не вернулся.

Он учился, какое вино пить с индюшкой, — краденое вино с краденой индюшкой. В несчастной порабощенной Франции он оскорблял девушек. Он повторял по своему словарю: «Обыскать. Арестовать. Наплевать». На бреющем полете он расстреливал детей горняков в Сванси. Потом он осмелился показаться над Москвой.

Когда такой Куррле летит вниз, чувствуешь не только радость — моральное удовлетворение. С благодарностью помянут наших зенитчиков вдовы Франции и матери Англии. С гордостью скажем мы: еще одного!..

17 августа 1941 г.

24 августа 1941 года

Еврейский митинг: для Америки. Выступали Михоэлс, Капица, Эйзенштейн. Вот мое выступление:

Мальчиком я видел еврейский погром. Его устроили царские полицейские и кучка босяков. А русские люди прятали евреев. Я помню, как отец принес переписанное на клочке бумаги письмо Льва Толстого. Толстой жил в соседнем доме, я часто видел его, знал: это — великий писатель. Мне было десять лет. Отец читал вслух «Не могу молчать» — Толстой возмущался еврейскими погромами. И моя мать заплакала. Русский народ был неповинен в погромах. Евреи это знали. Я не слышал никогда злобных слов евреев о русском народе. И не услышу их. Завоевав свободу, русский народ забыл, как дурной сон, гонения на евреев. Выросло поколение, не знающее даже слова «погром».

Я вырос в русском городе, в Москве. Мой родной язык русский. Я русский писатель. Сейчас, как все русские, я защищаю мою родину. Но гитлеровцы мне напомнили и другое: мать мою звали Ханой. Я — еврей. Я говорю это с гордостью. Нас сильней всего ненавидит Гитлер. И это нас красит.