Кофе, кстати, был неплох, особенно по сравнению с носящей это гордое имя бурдой, сопровождающей жизнь служилого люда, что военного, что штатского. Бурда в пайках, бурда в конторских автоматах, бурда растворимая – в банках с наклейками разной степени художественности. Бурда в самолетах – впрочем, там к этой бурде хоть стюардессы симпатичные прилагаются. Иногда симпатичные. Хотя официантка в кофейне тоже была ничего. К сожалению, не та, которой достался их столик. Красивую – действительно красивую – молодую девчонку оттерла наштукатуренная бабенция, тут же начавшая строить Филонову глазки. Тот держался стоически – умение не разочаровывать женский пол ни до, ни после, ни во время, ни (как в данном случае) вместо у него, похоже, было врожденным. Но Абрамов еле заметно скривил в ехидной усмешечке рот – психолог он, собака такая, был от бога и душевные страдания красавчика, придавленного бюстом неопределенного размера, понимал преотлично. Причем на помощь не спешил.
– Ну и что делать намерен? – Абрам пригубил из чашки и прищурился на манер Владимира Ильича, беседующего с ходоками.
– Ну что. Договорюсь с ребятами, сяду в «тридцатку» оператором, полный груз на подвески – и вперед, бомбить журналюг.
– Креативно. А если всерьез?
– А всерьез – сам не знаю. Опровергать эту белиберду – глупо. А забить и не реагировать не дает любимое… или любящее… Угу, любящее. С вазелином. Начальство.
–
– Когда надо – достаю. Чтобы злее были.
– А что с этой злости толку-то? Ты пойми – я же в пресс-отдел случайно попал. За внешние, ети их мать, данные, Ежели б мне не спину, а физию эскулапы располосовали – тянул бы лямку в охране какой. Вот и порекомендовали ребята – за рожу и более-менее подвешенный язык. Но рожи-то мало! Это, извини, хабаровским барышням наплести можно с три короба – они и счастливы. И млеют, описывая взлетающий стремительным домкратом
– Во! Это-то тебе и надо.
– В охрану? – Филонов глянул исподлобья, с подозрением.
– Идиотами их показать и на посмешище выставить. – Абрамов задумчиво звенел ложечкой в чашке. – Ты в КВН не играл случайно? В курсантах?
– Не. Там в основном харьковчане звездовали, из летчиков.
– Жалко. Тут, я тебе как психолог скажу, единственный вариант – их самих обстебать. Авторов этой байки, в смысле. Прошерсти свою команду, найди какого-нибудь кавээнщика, старой школы желательно… или бабу злоязыкую, которую ее коллеги того же пола за подколки терпеть не могут. Пусть образ какой-нибудь найдут для ситуации, побредовее да посмешнее. Что такое «мем», знаешь?
– Угу.
– Вот и придумай. Если сможешь. Отштукатуренная тетка снова подошла сменить пепелку, навалилась буферами на плечо красавца-мужчины. Тот стоически терпел. К счастью, процесс смены пепельницы затянуть дольше чем на тридцать секунд трудно. Но как показывает практика – отнюдь не невозможно. Так что время обдумать предложение – не столь уж оригинальное, но, в общем, толковое – у Филонова было.
– Мысль понял. Будем искать. Всех своих обоих кадров порасспрошаю. Вдруг да и правда… Ч-черт, как же не вовремя…
– Это тебе не вовремя. А кому-то – как раз. Ты историю с пистолетом года так третьего-пятого не помнишь?
– Помню. Но явно не ту, о которой ты говоришь, – я как раз в полк пришел, и тут же у нашего начштаба пушку увели.
– Естественно, не ту. Так вот. Тогда с деньгами у нас было не шибко кучеряво – как, впрочем, и сейчас. И в аварийном комплекте «Союза», для выживания экипажа при нештатной посадке в тайге ли, в джунглях, ружье-трехстволку специальное заменили на обычный пистолет, макаровский. То ли трехстволки расстреляли на тренировках, а на новые денег не хватило. То ли спецпатроны к ним по тому же безденежью прекратили выпускать – не помню уже. Короче, положили в НАЗ[26]
«макарку» – и давай летать. Только нашелся в Штатах аналитик один – Оберт, по-моему, фамилия, мир его праху. И начал бухтеть – русские-де злостно нарушают договор о неразмещении боевого оружия в космосе. Потому как пистолет-то хоть и хреновенький, но боевой. Все газеты обошел со своей мулькой, весь Интернет загадил.– Бред какой-то. Толку с этой пукалки…