Война 2020. Первая космическая

– Шабаш! – Пьетро оглянулся. Третьяков стоял за спиной, подбрасывая отвертку. Та успевала крутануться в воздухе раз пять, прежде чем широкая ладонь русского плотно и четко подхватывала ее на лету. Вообще подбрасывать разные разности на Луне было здорово – несколько первых суток после прибытия на базу они жонглировали всем, что попадало под руку, – от антоновок из продуктового набора до гаечных ключей и тех же отверток. Пьетро остановился на двенадцати яблоках, а больше не вышло – с каждым днем яблок становилось на два меньше, пока не слопали все. А следующая порция ожидалась только днем, через две недели по земному счету.

– Устал?

– Не очень. Точнее сказать, совсем не устал, просто все очень монотонно.

– Это точно, – командир ухнул спиной в гамак, в движении закинув отвертку в ящик, – дурной работы у нас завались. Но ты молодец – сколько ты уже проверил? Метров пятьсот?

– Шестьсот… тридцать. Еще триста метров осталось. Я думаю, за сегодня все закончу.

– Прервись на час. А то внимание притупляется. И какого черта они до сих пор программу для этого катафалка не отладили? Надоело уже, в самом-то деле.

Пьетро немного опешил – настолько его мысли совпали с мыслями Сергея.

– Вообще-то я слышал, – похоже, появился шанс немного потрепать языками, – что такие программы уже давно есть. И даже на боевых роботах…

– Угу, есть. Только не про нашу честь.

– Это поговорка?

– Она самая, – Третьяков потянулся за термосом, – означает то, что где-то есть что-то хорошее, но тебе это самое что-то хорошее не дают. По тем или иным причинам.

– А по каким?

– Об этом поговорка умалчивает. Может быть, просто-напросто денег не хватило, как это у нас обычно и случается.

– Странно. По-моему, нормальный компьютер для такой маленькой машины намного дешевле, чем все это. – Пьетро обвел рукой станцию, но подразумевал он, ясное дело, и всю базу, и даже орбитальную станцию, находившуюся сейчас где-то над невидимым-с Земли полушарием. – Вы потратили массу денег… А в результате из-за таких мелочей используете все эти деньги не так эффективно, как могли бы.

– Наша старая беда, – Сергей скривился, – главное делаем, а про мелочи либо забываем, либо руки не доходят. Видимо, просто сил не хватает. Нас же мало, Пьетро, а после девяностых стало еще меньше.

– Вас – это русских?

– И русских тоже. Но я про тех, кто умеет делать что-то такое… необычное. Сложное. Программы, компьютеры, самолеты… космические корабли, наконец. И летать на них. Знаешь, сколько народу ушло из космоса в торговлю?

– Наверное, много. Но ведь у вас до того, при коммунизме, был голод?

– Да не то чтобы голод… Скорее бардак. Беспорядок. Несогласованность. В магазинах ничего не было – но в холодильниках, в смысле – у людей, в семьях, было все.

– Вы странные.

– Странные, да. Рвемся к великим свершениям – а на мелочи времени и сил не хватает. Что тогда, что сейчас.

– Так может быть, заняться сначала мелочами? Я не предлагаю отказаться от космоса, – быстро-быстро поправился Пьетро, увидев напрягшиеся желваки на лице Сергея, – просто… идти маленькими шажками, постепенно…

– Пробовали, – тон Третьякова не изменился, то ли он совладал с собой, то ли действительно воспринял предложение как должное, возможно, и сам об этом думал, – не получилось. Я же конец Союза хорошо помню. Думали – вот, покончим с коммунизмом, разоружимся… Заводы-пароходы «эффективным частным собственникам» раздадим… Космос до кучи свернули, с «Бураном», с «Энергией»… А жить лучше не стали. Кое-кто, конечно, обогатился, даже много таких – я не про абрамовичей всяких, я про тех, кто машину хорошую купил, в Турцию-Египет катается летом. Или на Канары. Но большинству-то хуже стало. Причем как раз тому большинству, которое что-то новое делает, интересное. От токаря до академика.

– Но ведь у вас не было свободы?

– Может, и не было. Но знаешь – как-то не чувствовалось. Зато и другого не было, много чего. Войн этих… Впрочем – не хочу я про политику. Про нее лучше под водку беседовать, помнишь?

– Конечно.

– Просто – отец рассказывал. В пятьдесят седьмом, как спутник запустили, в шестьдесят первом, как Гагарин полетел, – жили все лучше и лучше. Потом, когда лунную программу прикрыли, – как запнулись. Стали потихоньку в болото погружаться. А после этого – и страна, и космос одновременно накрылись. Такая безнадега…

– Безнадега – это значит без надежды. Мне когда предложили заявление в Отряд подать, в десятом, – я даже не поверил сразу. Кризис тогда был.

– Я помню. У меня тогда тоже проблемы были – пришлось тему работ сменить. Правда, теперь не жалею. Если бы не сменил – я бы сюда крен попал. Я правильно говорю? Крен?

Сергей выпучил глаза, пытаясь понять, при чем здесь крен, потом вспомнил, что с главной русской народной буквой у итальянца проблемы, усмехнулся.