Война

– Сожалею, но придется возвращаться к гадюкам. Попытаемся расчистить завал.

– В полной темноте?! По этим острым кристаллам, вниз по змеиным гнездам, по живым кобрам, – и все ради того, чтобы ткнуться в непроходимый завал и все равно умереть от жажды? Лучше убей меня сразу и возьми все мои капсулы!

– Пожалуй, так и сделаю. – ее распотрошил несимметричный взгляд. – Уж не думала ли ты, что я буду сутками терпеть твои стенания?

Минуту (секунду? час?) он просто смотрел. И это было нечестно. Потому что сзади была эта стена, и воздух в легких заканчивался, а дышать… а как дышать?

– Ладно. Пойдем назад, – моргнув, сдалась девушка и на прощание ткнула в сенсор. Ну знаете, по детской привычке всюду совать пальцы и безотчетно трогать все подряд.

В тот момент, когда ее рука коснулась сенсора, гора зашумела. Камни под ногами затряслись и прямо из стены выехала искореженная цельнометаллическая дверь. Лифт закрылся и замер, блокируя путников: теперь от шахты их отделял дециметр легированной стали.

– Ну вот. Ты не хотела туда идти – ты не пойдешь. – бормотал Эйден, тщетно ковыряясь и не находя способа задвинуть плиту обратно. – Значит, пульт не реагирует на синтетику, попробуй еще раз.

Самина положила руку на сенсор, и лифт пришел в движение. Пол закачался, сверху посыпалась труха, из-за тряски было трудно удержаться на ногах. Механизм оказался суров не меньше, чем шахтеры, что когда-то в нем катались. Но следовало отдать им должное: поднимался он довольно быстро. Примерно на трети пути Самина вдруг прервала контакт и затрясла рукой в воздухе. Лифт застыл. Девушка выдохнула сквозь зубы и опустилась на пол:

– Сфера так нагревается! Не могу пока… больше…

Андроид присел рядом с ней и взял за руку.

– Ты сумасшедшая? Ожоги второй степени. Зачем было терпеть до пузырей?

– А будто у меня есть выбор – у нас билет до конечной!

– Увы, ирония так не работает! Просто открой дверь, посмотрим, что за ней.

– Думаешь, здесь на каждой остановке комфортабельный этаж?

– Или неучтенный выход. Прежде, чем ты обожжешься до культей, надо испробовать и другие варианты.

Самина подняла бровь – Эйден закатил глаз.

– А после я позволю тебе обжечься до культей.

«Договорились».

К счастью, пульт успел немного остыть. Когда лифт открылся, на свет их чилл-аута поползли многоножки: громадные, сплошь покрытые белесым ворсом и желтушными усами. Пещерные жители, видели они плохо и фигур не различали. Но биолюминесценция и запах мяса влекли их к людям. Самина, бледнея и стараясь не дышать, потянулась к сенсору. Твари осторожно приподнимали туловище вверх и раскачивались, но как только дверь стала закрываться, бросились в нее. Те, что подлиннее, застряли в щели. На две-три проскочивших успел наступить Эйден, но давились они с трудом. А разорванные надвое, не унимались: половинки еще долго ползали по кругу. Дверь не могла закрыться до конца из-за бледных тел на пороге, и синтетик протолкнул их наружу фрезером. Повезло еще, что зверюги так вымахали: будь они короче метра, оказались бы куда проворнее. Самина все еще нервно жалась в угол и побаивалась опустить руки.

– Знакомься: наимерзейшие твари Браны – июльские сороконожки. Единственные всеядные существа в дикой природе. Представляешь, каким уродом надо быть, чтобы переварить нашу траву? Тысяча шестьсот пар ядовитых ног, три пары ядовитых жвал, ядовитая щетина по всему телу… О, и еще – будто прочего недостаточно – ядовитые железы, из которых брызжет ядом, как из форсунок. Яд, яд и яд, Эйден…

– У меня дома – две почти такие же милые. Постой. Июльские, ты сказала? Но у вас ведь еще апрель.

– Уже апрель! А в мае они максимально опасны.

– Меня сейчас замкнет.

– Да, это не так просто объяснить, но… У многоножек начался период спячки, и они слишком агрессивны.

– Серьезно, много роботов ты убила этой логикой?

– Уж поверь мне, – горячо зашептала Самина, – эта идея гораздо… гораздо хуже. Июльские сороконожки распотрошат нас в темноте и высосут, как смузи. И ртутью твоей не подавятся! Лучше уж я потерплю жар сенсора. У нас есть обезболивающие?

– Нет.

– Нервные блокаторы?

– Нет.

– Ты проверил?

– Нет. Да. Все разбились. И они бы все равно не спасли тебе руку.

– Ерунда, сильнее пульт уже не нагреется! Максимум, что меня ждет, – еще несколько пузырей.

– Слушай, может, тебе просто нравится запах горелой плоти? – впрочем, синтетик возражал по инерции. Джур порою называл его «глумквизитор». Красные сколопендры с Фарадума не шли ни в какое сравнение с июльскими тварями, но уступить Самине без того, чтобы довести ее до ручки, было не спортивно.

– Эйден, да не пойду я к июльским сороконожкам! Ты что, не видишь, что они за чудища?

– Я не объективен к ним, знаешь. У меня неоднозначные отношения со сколопендрами.

– Хр-р-р, хорошо! Обещаю, если не справлюсь тут, пойдем к сороконожкам.

– Ладно, – робот наигрался. – Межзвездная конвенция запретила пытки. Так хоть одним глазком полюбуюсь.