Война

— …Конечно, тебе понадобится смотреть и на меня в подобном ключе, если ты собираешься занять своё место в мире. Я работаю на тебя, Кассандра. Я делаю это с радостью, добровольно, с любовью, верностью и гордостью. Я продолжу делать это до тех пор, пока ты мне позволишь, но я бы соврал, если бы сказал, что мной не руководят отчасти корыстные мотивы. Или если бы я сказал, что сам обладаю иммунитетом к власти, которая у тебя имеется.

Она рассмеялась и увидела, как его губы изогнулись ещё сильнее.

— Стоит ли мне ожидать, что теперь ты попросишь меня о чём-то, дядя? — спросила она дразнящим тоном. — Раз уж ты из шкуры вон лезешь, чтобы умаслить меня своими приятными словами? Или поглаживать эго Войны — это тоже часть твоего священного долга?

Его красиво очерченные губы улыбнулись в ответ, и он весело щёлкнул языком.

— Какой из меня вышел бы слуга, если бы я не мог делать таких мелочей для моей возлюбленной посредницы? — спросил он всё так же с весельем в голосе. — Если это священный долг, то я и его выполню с радостью, моя самая Грозная Владычица.

Когда она рассмеялась опять, в этот раз ещё громче, он поднял ладонь и голову, по-прежнему улыбаясь в этой своей сухой манере.

Затем его улыбка померкла, мелодичный голос сделался смертельно серьёзным.

— Ты шутишь, Кассандра, но на деле в наших словах имеется нечто реальное. Однако я не назвал бы это «поглаживанием твоего эго», скорее помощью в избавлении от фильтров на твоих глазах — фильтров, навязанных теми, кто ниже тебя, и теми, кто желал, чтобы ты оставалась в неведении и не понимала, кто ты есть на самом деле.

Его глаза ожесточились. Его голос тоже посуровел.

— На самом деле, меня невообразимо злит, насколько твоя самооценка была искажена животными и низшими существами.

Посмотрев на неё, он поджал губы.

— Все существа страдают от боли, Война Кассандра. Посредники — ещё больше, чем остальные. С болью приходит мудрость и рост… сама жизнь рождается через боль, — его губы хмуро поджались. — Но ты подвергалась бесчисленной лжи… откровенной лжи о том, кто ты, каково твоё место в мироздании. Миллионы, миллионы маленьких дьявольских обманов вдалбливались в тебя твоей же семьёй — твоей человеческой семьёй и духовной — и это просто за пределами моей способности прощать. Мелочные, завистливые, контролирующие манипуляции и газлайтинг[1]. То, как эта избалованная, нарциссичная Мост, постоянно обращалась с тобой, заставляет меня злиться не только на неё, но и на всю Семёрку и Адипан, которые определённо должны были понимать, что происходит.

В его глазах отражалось освещение корпуса через иллюминатор, и он нахмурился.

— Я знаю, ты, наверное, устала слышать это от меня, Кассандра, — добавил он. — Но я так счастлив и благодарен за то, как быстро и легко ты преодолела десятилетия психологического насилия и откровенного промывания мозгов. Я с немалой гордостью признаю свою роль и помощь тебе в достижении этого. Мне даровали благословение прийти на помощь самой могущественной из Четвёрки. Любая мелочь, которую я сейчас могу сделать, чтобы помочь тебе вспомнить свою истинную сущность, сбросить эти годы токсичного программирования и стыда — я сделаю это с удовольствием. Я воспринимаю это так же, как передачу навыков, которые я приобретал всю жизнь, чтобы подготовить тебя к твоей работе здесь.

Наконец, он улыбнулся, склонив голову набок.

— …Эти вещи доставляют мне такое удовольствие, которого ты не можешь себе вообразить, моё дорогое дитя. Это истинный источник моей любви и гордости. И, конечно, моей гордыни.

Касс издала очередной фыркающий смешок, весело щёлкнув языком.

Но к её лицу прилило тепло. Ей всё ещё трудно было принимать его слова, не реагировать на его фразы смущением или отгораживанием своего сердца.

Даже теперь она не могла не обратить всё это в шутку.

— Твоя гордыня до ужаса походит на лесть, — она улыбнулась. — Если таковая и существует, ты её хорошо скрываешь.

— Да? — он снова улыбнулся. — Я думал, что веду себя довольно очевидно.

Она рассмеялась, качая головой.

Но она не отвернулась от него. Она продолжала изучать его лицо, пока он стоял на фоне сине-зелёного океана, освещённый лампами субмарины вопреки тьме. Её взгляд на мгновение привлекла акула, которая проплыла мимо судна.

На миг Касс ощутила её разум, ту медленную примитивную волну любопытства в адрес подводного существа, которое было настолько крупнее её.

Затем видимый чёрный глаз акулы сделался белым, жёлтым в свете ламп субмарины, а после этого она как нож метнулась в тёмные глубины океана.

Всё ещё обдумывая слова видящего, Касс ощутила, что её улыбка меркнет.

— Ты на самом деле не веришь в это, — сказала она.

Её голос посерьёзнел.