Война

И снова повисла тишина, и снова Ричард предложил ей то же, что уже предлагал на прошлой неделе:

– Давай мы оплатим тебе билет на корабль туда, чтобы ты смогла посмотреть его представление?

И снова она отклонила это предложение:

– Я думаю, что ему, как и Обу, нужно время, чтобы найти себя, но если я даже и поеду, то сделаю это за свои деньги, спасибо.

Она вернулась к изучению плана, когда Вероника объявила, что решила дать объявление про Скакуна.

– Он, возможно, выжил, а его возвращение домой может заставить приехать обратно и Оберона. Джек сказал, что на войне он не переставая его разыскивал.

Да. Да, Пранкеру бы это удалось. И тут головная боль, которая стала постоянным гудящим фоном с тех пор, как их мужчины уехали, отступила.

В середине мая Оберон стоял в своих болотных сапогах посреди Соммы, которая бурлила вокруг него. Он снова забросил удочку с новой блесной, которую он смастерил накануне вечером. Над прозрачной водой кружила мошкара, а дятел выбивал дух из орешника на другом берегу. Дальше, за орешниками, местный фермер, его семья и почти все жители деревни косили сено, в этом году с запозданием – слишком уж сильные были дожди в прошлом месяце. Но всю последнюю неделю они наслаждались солнцем, и накануне в погребке месье Аллар объявил, что косьба начнется на рассвете. Погребок опустел, и люди недовольно качали головами при мыслях о работе.

Месье Аллар встал в дверях и кричал вслед спешащим прочь мужчинам, подняв свой бокал простого красного вина: «Aujourd’hui à moi, demain à toi» – «Сегодня – я, завтра – ты». Все поднялись на рассвете, в том числе и Оберон. Аристид Аллар пожал ему руку и сказал по-французски:

– Мой друг, для нетренированной спины и рук нескольких часов будет вполне достаточно, а потом, вечером, ты обязательно должен будешь попить с нами вина.

И действительно, нескольких часов было достаточно, потому что спина Оберона теперь гудела, а все руки были покрыты волдырями. Но сегодня он, легко держа в руках удочку, пальцами натягивая леску, снова и снова закидывал наживку. Он назвал новую блесну Эви Четвертая. Возможно, когда-нибудь это будет Аделаида или Мария-Тереза, но он сомневался в этом. Как может кто-нибудь сравниться с этой необыкновенной женщиной?

Он вытащил удочку и закинул ее снова. Шлепки о воду не беспокоили мошку или карпов, но карпы совсем редко клевали на наживку.

– Сегодня ты меня подводишь, Эви, – сказал он.

Он пошел посидеть на берегу у своего ведерка, в котором не плавало ни одной пойманной рыбки, не считая мальков, которые выпадали из сетей. Вокруг него деревья были покрыты нежной зеленой листвой, и это было отрадой для его глаз, потому что деревья были целы и деревня осталась нетронутой, в физическом смысле. В моральном смысле, конечно, это было не так, и раз в месяц месье Аллар отправлялся на места сражений и присоединялся к тем, кто пытался собрать все неразорвавшиеся снаряды, чтобы на этих полях снова могли заниматься земледелием и жизнь здесь возродилась. Тем месяцем он посадил Оберона в свою повозку. Они ехали несколько часов, а потом остановились переночевать у кузена Аллара. На стенах были следы от пуль, а местная церковь лишилась колокольни, но все же функционировала. Ближе к линии фронта и церкви, и деревни были уже мертвы.

На следующий день, вместе с несколькими бывшими солдатами, они ходили, проверяли, искали и извлекали, со всеми возможными предосторожностями. Многое было уже сделано военнослужащими, которых еще не демобилизовали, но предстояло сделать еще больше.

Завтра, спустя ровно месяц, они снова отправятся в путь, пока остальные будут продолжать косить. Когда Оберон спросил, почему он продолжает совершать эти поездки, он ответил: «Aujourd’hui à moi, demain à toi» – «Сегодня – я, завтра – ты». Этого было достаточно. Оберон встряхнулся. Аллар говорил это слишком часто, но такова была жизнь, и ему должно было быть этого достаточно, и эта мысль помогала ему переживать день за днем.

На следующее утро месье Аллар уже ждал его на своем дворе, а в его повозке была припрятана корзина с паштетом и хлебом, приготовленными мадам Аллар. Их бы хватило на целую армию, но на самом деле они предназначались только им двоим. Они тронулись. Гуси начали гоготать и побежали за ними, через ворота фермы и по дороге, вытянув шеи и подняв крылья.

Аллар был не любитель разговоров, а его сигареты были слишком крепкие для Оберона, так что он курил свои. Солнце высушило колеи на дорогах, поэтому они постоянно кренились то в одну сторону, то в другую. Оберон надел панаму, а его хозяин – берет. В повозке позади них несколько бутылок вина плескались в ведре с холодной водой. Они остановились пообедать и выпили по паре бокалов. Мул, к счастью, знал дорогу к дому кузена Аллара, потому что они оба заснули, безвольно уронив головы на грудь, убаюканные мерным покачиванием повозки. Они проснулись посреди красного поля: на юге от Альбера маки всегда росли в изобилии.

– C’est approprié, – прошептал Оберон.