Война

– Oui, Monsieur.

Они выпили еще вина, добравшись до дома кузена Аллара. Его фамилия тоже была Аллар. Месье Аристид Аллар настоял на том, чтобы они называли друг друга по именам. Так было проще. Совершенно точно проще, особенно после трех выпитых бутылок вина. Месье Франсуа Аллар жил в сарае, потому что это была единственная постройка, которая осталась цела и к которой он вернулся всего несколько месяцев назад, оставив жену в Пуатье, где у нее были родственники. Они потеряли сына в Вердене. Мужчины спали на стогах сена, и этой ночью у Оберона не было кошмаров и видений, которые преследовали его с ноября 1918 года, только поутру его одолела лютая жажда, а голова была готова расколоться. Он предпочитал головную боль.

Втроем взобравшись на повозку, они поехали расчищать небольшой участок на земле Франсуа. Оба француза были в беретах, их лица были темными от солнца, они носили длинные усы, и сейчас глаза у обоих были полуприкрыты. Оберон тоже прикрыл глаза. Боже, его голова. Повозку тряхнуло. Господи, его сейчас стошнит. Он почувствовал, как кто-то похлопывает его по ноге. Франсуа протянул ему флягу с водой. Он самозабвенно ее осушил. Франсуа что-то сказал Аристиду, и оба мужчины засмеялись. Оберон не понял, по какому поводу, но, по правде сказать, ему было наплевать. Он просто хотел умереть и вспомнил случай, когда Март и Джек отвели его в погребок и с ним случилось то же самое. Он был слабоват – так сказал о нем Джек тогда и обязательно сказал бы сейчас.

Он закрыл глаза и, должно быть, заснул, потому что он очнулся и сразу испугался, что мог пускать слюни. Он вытер свой рот, и, слава богу, это было не так, и его голова болела уже чуть меньше, но солнце стало жарче. Аристид остановил повозку, и эти двое начали есть – на этот раз сыр с хлебом. Франсуа протянул немного и ему; его руки были такими же сильными и грубыми, как у Джека. Из-за этого он почувствовал себя как дома. Он поел, и ему стало лучше, но он яростно замотал головой, когда ему предложили еще вина. Боже милостивый, нет. Он спросил Франсуа, когда он планирует восстановить свою ферму. То, что француз только пожал плечами, было понятно, потому что яды, которые выделялись из оружия, ставили под большой вопрос, сможет ли он это сделать вообще.

Они поехали дальше по дороге через маки, которые раскачивались на ветру. Оберон рассматривал местность, будто был здесь первый раз. Наверняка они проходили здесь, шаг за шагом, шаг за шагом, спотыкаясь и засыпая на ходу. Он не узнавал конкретно это место, только воронки, и вспоротую землю, и вечные маки – найдется ли по одному для каждой души?

– Этой ночью мы будем спать в повозке, под звездами, – сказал Аристид, – и грезить о красивых женщинах, но сначала мы поработаем. – Они притормозили. – Сначала мы поработаем.

Здесь был еще один рабочий отряд, в нескольких ярдах от дороги; в него входило несколько бывших солдат. Один из мужчин помахал им и жестом обозначил пространство, которое исследовали они. Они втроем кивнули, но очень сдержанно, потому что голова все-таки болела. Они взяли свои палки, которыми ощупывали землю, и проработали несколько часов под палящим солнцем, и тогда Оберон решил, что, кажется, понял стиль полотен Ван Гога, потому что его голова болела так чудовищно, что он с трудом мог видеть. Они подзывали бывших солдат несколько раз, когда их палки натыкались на препятствие, и каждый раз снаряд очень осторожно выкапывали и относили в кучу рядом с дорогой.

Он выпрямил спину, когда солнце начало заходить за горизонт. Один из солдат пронес мимо него очередной снаряд.

– Скоро, друг мой, – прокричал Оберон Франсуа, – скоро ты сможешь снова здесь сеять и принесешь сюда жизнь.

Оберон аккуратно воткнул свою палку в землю, сразу за Франсуа. Он ничего не услышал, но почувствовал тягу. Она вырвала палку у него из рук, он попытался думать, упал на колени, в голове стоял шум, в ушах пульсировало, и тут его накрыло волной, и взрыв разорвал ему тело – боль, – а потом рев, звук, боль, темнота.

Глава 20

Оулд Мод, май 1919 г.

– Март, поднимай свои чертовы ноги выше, тут уже достаточно пыли, чтобы мы все в ней утонули.

Джек пригибался все ниже и ниже, потому что уклон становился круче, а кровля ниже, но так было только здесь, на глубине пятидесяти футов. Они уходили от своего пласта к основному пути. Им достался хороший участок, когда они честно бросили жребий прошлой ночью в клубе. На уродливом лице Джеба, одного из представителей профсоюза, первый раз в жизни появилась улыбка, потому что Дэвису выделили достаточно средств на крепкие опоры для шахты и спасательную станцию, которая будет располагаться между Хоутоном и Истоном. Ребята из Сидона и, следовательно, отряд Ли Энд – вернее, все, что от него осталось, – должны будут там дежурить. Дейв был бы доволен.

– Сделал домашнюю работу, а? – выдохнул Джек. Его легкие были уже не те, с тех пор как в Пашендале их накрыло облаком иприта, и Март тоже вдохнул достаточно, чтобы заработать проблемы с носом.

Март ответил с одышкой: