Война

– Да, можно и так сказать, – но он понимал, что сам бы никогда не произнес, даже в мыслях, такие слова. В этот момент он скучал по Марту сильнее, чем когда-либо.

Людям раздали сухие печенья, пока они собирались в отряды по сорок человек, в один из которых Джек попал вместе с Чарли, и каждой группе выделили по ведру чистой воды. Джек благодарно кивнул немцу, который принес им их ведро. В чистом поле не найти ничего, кроме колодезной воды, и у немцев, точно так же как и у британцев, волшебной палочки не было. Все все понимали.

Карточки собрали. Приехал состав с грузовиками для перевозки скота. Его колеса заскрежетали, когда он останавливался. В воздухе было полно копоти, и запах серы был такой же, как в Оулд Мод. Джек улыбнулся и увидел, что Оберон и ребята из Ли Энд тоже широко улыбаются. Они обменялись кивками. Он услышал голос Марта – «дом вдали от дома» – так четко, как будто бы он был здесь. Ступеньки были опущены, и им приказали залезать в грузовики, сорок человек в один грузовик. Джек слышал, как майор Доббс приказал Оберону ехать вместе со своими товарищами офицерами, на что Оберон только покачал головой:

– Я останусь со своими людьми. У одного из них проблемы, это мой денщик. Если вы, конечно, не возражаете, сэр.

Майор отвернулся с красным от гнева лицом. Роджер не переставал ныть с тех самых пор, как ему пришлось идти самостоятельно, даже несмотря на то, что Оберон и Джек выдернули для него из изгороди сучковатую палку, которую он мог использовать как трость. Он ныл, даже когда поднимался по ступенькам.

Они ехали без воды и еды и с единственным ведром для экскрементов, не зная, когда это закончится и куда они едут. Они боялись, что это будет Германия. Джек проскользнул к Оберону, который сидел на корточках настолько далеко от ведра, насколько возможно. Оно было почти переполнено, когда сержант-майор Доусон и капрал Ванс решили поднять Джека к маленькому зарешеченному окну к концу первого дня. Он вылил содержимое, но ветер вернул добрую часть прямо на него. Он пах как выгребная яма, и, чтобы избавить остальных от подобной участи и заставить меньше солдат вонять, он сделал это своей работой.

– Я не помню, что добровольно вызывался выливать ведро, сэр, – сказал Джек Оберону. Все, что они слышали, был шум едущего поезда. Выстрелы орудий становились тише с каждой милей, на которую они отдалялись от них.

Джек сидел, положив руки на колени. Чарли был рядом с ним и сидел в той же позе. Джек и Оберон взяли его под свое крыло.

– В армии добровольцами не обязательно становятся по своей воле, Джек, – Оберон ухмыльнулся, Чарли тоже.

Джек сел настолько близко к своему капитану, насколько смог.

– Я полагаю, что вы пересмотрели свой ответ на вопрос майора Доббса, не так ли, сэр? – промурлыкал он.

Оберон кивнул. Его лицо было таким же грязным и уставшим, как у остальных.

– Вы читаете мои мысли, сержант, а теперь, может быть, вы отодвинетесь от меня хотя бы на йоту, – они оба хохотали. – Вы не фиалка, и теперь мне просто не верится, что я почувствую запах горелого лука, настолько чувствительным мое обоняние кажется мне сейчас.

Джек отодвинулся от него, насколько это было возможно, но уперся в угол. Он сдвинулся не более чем на шесть дюймов, но это лучше, чем ничего, – так, во всяком случае, показалось Оберону. Все остальные образовали вокруг них круг, предпочтя крайнюю близость друг к другу запаху Джека. Оберон сложил руки, и Чарли повторил за ним. Джек про себя улыбнулся. Оберон пробормотал:

– Интересно, осталось ли чувство запаха у Рона Симмонса?

От Джека ответа не последовало.

– О чем они сейчас, наверное, думают? – сказал Оберон. – Им сказали: «Пропал, предположительно убит».

Они погрузились в молчание, слушая перестук колес по путям.

– Что они подумают, когда узнают? – прошептал Джек.

Два дня спустя их всех собрали в транзитном лагере, но это было в Бельгии, не в Германии. Они подумали, что что-то пошло не так, потому что звуки артиллерии вновь становились громче и громче. Не ставя их в известность, их перенаправили обратно туда, где нужна была рабочая сила, – вот что вскоре удалось выяснить Оберону. Пока они сходили с поезда, они видели вспышки в тумане. В лагере царил хаос: пленные солдаты – французы, индийцы, британцы – слонялись без дела тут и там. Джек разделся, и на него со всех сторон обрушивали ведро за ведром свежей воды Саймон, Чарли, парень из отряда Ли Энд, который был счастлив отдать свой должок за Фордингтон, и Оберон. Потом Джек ополоснул и свою форму, трясясь от холода.

Потом он снова оделся. Форма была мокрая насквозь, но что делать? Он улегся в старом хлеву, куда их всех определили, на голом полу, и дрожал всю ночь. Наутро было все так же влажно и холодно, хотя дождь только слегка моросил. Им было сказано начать работу незамедлительно, и офицерам тоже. Майор Уолкер, друг Доббса, затрещал:

– Это противоречит Гаагской конвенции!

Офицер, которого к ним приставили, передал ему через Оберона, школьный немецкий которого улучшался с каждым днем: