Война

– А почему мне этого не делать? Я здесь именно для этого. Это моя суть.

Это моя суть.

Я по-прежнему думаю о нем как о личности, а не как о сущности, но пытаюсь уразуметь, что он – война. Просто так уж вышло, что у него человеческое лицо.

– А ты можешь прекратить воевать и совершать набеги? – снова задаю вопрос.

– Я не перестану.

– Я спрашивала не об этом.

Война долго смотрит на меня, прищурив глаза.

– Да, жена, полагаю, я мог бы остановиться.

Если сам захочет, разумеется. Это немного усложняет дело – до сих пор я не была уверена, что у Всадника есть выбор.

Я прерывисто вздыхаю.

– У тебя есть лук и стрелы? – меняю я тему.

Война изучает меня.

– Есть, – осторожно отвечает.

– Можно мне взять их завтра?

– Завтра? – повторяет он. – Ты о битве? – Глаза Всадника сужаются. – Не ты ли только что убеждала меня, что стремишься к миру?

На это я не отвечаю. Боюсь ляпнуть что-то такое, из-за чего Война решит, что держать меня подальше от сражения будет разумнее. И уж точно безопаснее. Хотя… сомневаюсь, что мысли Войны вообще текут в этом направлении. Я же убедила его, что его бог меня защитит. Он наклоняется ближе, упираясь костяшками пальцев в стол, привлекает меня к себе.

– В кого же, милая моя жена, ты собираешься стрелять из моего лука и стрел?

Я стискиваю челюсти.

– В того, кто встанет у меня на дороге.

Уголки его губ ползут вверх.

– Я знал, что с тобой будет трудно, – он снова смотрит на мои губы. – Но это неважно. Позвал я тебя не за этим.

Я напрягаюсь.

– Я знаю, зачем ты меня позвал.

– Хорошо. Тогда хватит разговоров.

Война не ждет моего ответа. Не успеваю я глазом моргнуть, как его рука ложится на мой затылок, а его губы касаются моих.

Ничего не могу с этим поделать – у меня слабеют колени, и, чтобы удержаться на ногах, я хватаюсь за руку Всадника.

Война целует жадно и требовательно, запустив руки в мои волосы, его язык настойчиво прижимается к моим губам, пока я не раскрываю рот и не впускаю его.

Он приподнимает меня и сажает на край стола.

– Утром ты ушла слишком рано, мы даже не начали.

Рывком Всадник стаскивает с меня сапог, потом второй.

– Спешить некуда, – возражаю я, слегка задыхаясь.

Руки Войны тянутся к моим брюкам, расстегивают их и сдергивают – сначала к бедрам, потом вниз.

Он негромко смеется.

– О нет, спешить я не собираюсь.

Трусы отправляются следом за штанами. Всадник опускается на колени, прижимает меня к себе.

Боже мой, все сначала.

– Война…

Но тут я ахаю, забыв все слова.

Пройдет еще много времени, прежде чем мы снова заговорим. Много часов. Мы снова в постели Войны, я лежу, прижимаясь к нему всем телом. Он проводит пальцами по моей спине.

– Твоя кожа мягче, чем я представлял, – говорит он. – Такая нежная, моя смертная невеста.

Я подбородком упираюсь в его грудь. На таком близком расстоянии я снова поражаюсь тому, насколько он… нездешний. А ведь казалось бы – всего лишь слишком велик, слишком свиреп, слишком притягателен.

Он не сияет в том смысле, как я всегда представляла себе ангелов во славе, и он явно не такой чистый и непорочный, какими их изображают, но в нем есть что-то чужое, иное. Определенно не демоническое, хотя мне очень хочется его демонизировать – по крайней мере, раньше хотелось.

Война замечает, как я его разглядываю, и улыбается немного удивленно.

– Если бы я не знал, что это невозможно, то подумал бы, что тебе так же приятно смотреть на меня, как мне нравится смотреть на тебя.

Я беру его за руку и сплетаю наши пальцы.

– Мне, действительно, нравится смотреть на тебя, – признаю я. Потом подношу его руку к губам и целую татуировки, одну за другой. – И прикасаться к тебе.

Ох, не надо бы говорить ему такое, особенно потому, что уж очень правдоподобно эти слова звучат для моих собственных ушей.

Лицо Войны меняется, почти незаметно. А может, дело просто в выражении его глаз. Обхватив меня руками, он переворачивается так, что я оказываюсь под ним.

– Прикасайся ко мне сколько угодно, жена.

Я вожу пальцем по его отметинам, внезапно чувствуя себя собственницей и, в то же время, робея.

– Сколько раз у тебя это было? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Мой тон не обманывает Всадника. Нависнув надо мной, он всматривается мне в лицо, его руки лежат по обе стороны от моей головы.

– Какое это имеет значение?

Это и не должно иметь никакого значения. Я сглатываю, он это замечает и впивается глазами в мою шею. Хмурит брови.

– Не понимаю, что я должен ответить. У тебя испуганный вид, жена.

Испуганный?

– Я не испугана, – обиженно заявляю я.

Чтобы испугаться, нужно быть эмоционально вовлеченным. Он снова хмурится.

– Почему люди этим интересуются? Я этого не понимаю, но, если ты действительно хочешь знать, то я занимался этим бесчисленное множество раз.

Я со стоном закрываю глаза рукой. Бесчисленное? У меня было четверо мужчин, и только один из них оказался ярким и запоминающимся во всех отношениях. И он теперь лежит на мне.

Всадник убирает мою руку от лица.

– Мириам, ты странная. Это правда имеет значение?

Я фыркаю.