Война

—  Слышь, слышь, слышь, да я при первой возможности сдам ее легавым, я уже и на такое готов пойти. Пусть они отправят ее в Париж долбиться со своими неграми. Дело-то уже не в том, останется она здесь или нет, все куда проще — или я ее замочу, или она меня. Еще одной жертвой войны станет больше, можешь и так это назвать, если хочешь. Наверняка у нее есть ёбарь, а ведь плюс ко всему она еще и лесбу-ха, я давно уже это просёк. Поверь мне, Анжела — это дьявол во плоти, Фердинанд.

Агента Ла Коксинель звали г-н Арнаш. Домик у него оказался прямо на загляденье, да еще и прекрасно благоустроенным для тех лет. Сам он тоже был неимоверно любезен. Он провел нам по своему дому ознакомительную экскурсию. Дом был оформлен в старинном стиле, моя мать это чрезвычайно ценила. Она осыпала его комплиментами. Она сочувствовала госпоже Арнаш, им ведь приходится жить так близко к линии фронта. А какие у них милые детишки, два мальчика и девочка, которые сидели за столом вместе с нами. Г-н Арнаш всегда был богат и работал в Ла Коксинель исключительно для того, чтобы иметь в жизни какую-то цель.

И моя мать без конца им восторгалась. Ее восхищала его безграничная отвага, сочетавшаяся с воистину уникальной нравственной чистотой. Обладатель значительного состояния [несколько неразборчивых слов], среди скопления войск практически в зоне боевых действий, обремененный семьей, с детьми на руках, из-за проблем с сердцем будучи признанным негодным к воинской службе, он превосходно обустроил свой большой дом как изнутри, так и снаружи, полностью в «старинном стиле», с тремя горничными и одной кухаркой, и все это в каких-то двадцати километрах от передовой, такой простой с нами, не утративший способности к состраданию, не раздумывая согласившийся принять нас у себя за столом, особенно обрадовавшийся возможности познакомиться с Каскадом, все понимающий, умеющий ценить чужое мнение, испытывающий едва ли не благоговение перед нашими ранениями и моей наградой, в безукоризненном дорогом костюме-тройке с чрезвычайно удачно подобранным к нему воротничком-стойкой, вхожий в высшие слои общества Пердю-сюр-ла-Лис, лично знакомый там с каждым, но не кичащийся, хотя мог бы, и не считающий себя важным, полиглот, умей учебник английской грамматики говорить, и тот не превзошел бы его в знании этого языка, да еще и украсивший свой дом плетеными кружевами[22], присутствие которых моя мать считала свидетельством в высшей степени утонченного вкуса, не говоря уже о присланных моему отцу письмах, столь же восхитительных в своей безыскусности, как и он сам, сохранивший верность, на первый взгляд, совсем непритязательной и казавшейся даже по тем временам несколько старомодной манере стричь волосы ежиком, однако эта строгая стрижка своей незатейливой простотой и грубоватой мужественностью сразу же заставляет проникнуться к вам доверием потенциальных клиентов, побуждая их отбросить сомнения и незамедлительно застраховаться. Моя мать со своей «ватной»[23], как она говорила, ногой с огромным трудом вскарабкивалась на каждый этаж, но ее было не остановить, настолько много всего достойного восхищения обнаружила она в жилище г-на и г-жи Ар-наш.

Иногда она задерживалась возле окон, чтобы отдышаться, и, застыв там на мгновение, устремляла взгляд на улицу со снующими туда-сюда войсками, с грустью наблюдая за этим диковинным карнавалом...

— Канонада все еще слышна, — говорила она.

После чего вновь устремлялась восторгаться ближайшей комнатой, где все свидетельствовало о неслыханном богатстве, накопленном несколькими поколениями семьи Арнаш. Наблюдая за рыбами в реке, а не войсками на улице, моя мать и то, наверное, лучше бы понимала, что ими движет, куда и зачем они направляются, переливаясь всеми красками радуги и непрерывно сменяя друг друга. Мой отец не мог позволить себе оставаться в стороне и с видом знатока давал ей полностью высосанные из пальца туманные разъяснения. Арнаш как вежливый хозяин рассказывал о принципах формирования [индусских] подразделений...

—  Они и маршируют по двое и вообще, говорят, всегда вместе держатся, и если в одного попадает пуля, то и его товарищ тоже обычно гибнет. Вот так вот.

И тут моя мать снова впадала в экстаз. Она словно пробуждалась от полузабытья.

— Осторожно, Селестина, — говорил ей моей отец, — смотри, куда ставишь ногу.

Он имел в виду натертую до блеска воском лестницу в этом образцовом доме.

— Настоящий музей... Сколько у вас красивых вещей, мадам... — не прекращала восхищаться моя мать.