Война

– Значит, так, – говорит он, глядя на нас из-под длинного козырька своей неформатной американской кепки. – Во-первых, поздравляю вас с тем, что вы попали в четыреста двадцать девятый, орденов Богдана Хмельницкого, Кутузова и еще какого-то Сутулого, мотострелковый полк имени Кубанского казачества, сука. Или, попросту говоря, «Моздок-7». Я – старшина роты связи, старший прапорщик Савченко, и служить вы теперь будете под моим непосредственным началом, сука. Ну и под началом майора Минаева, конечно. – Он кивает на кучу тряпья. – У нас в роте есть еще человек пятнадцать, десятеро из них выполняют правительственное задание по восстановлению конституционного порядка на территории Чеченской Республики Ичкерия, сука. Мы с майором только что оттуда. Даст Бог, и вы туда доберетесь. Еще пятеро бойцов славной роты связи где-то здесь шарятся, но я их давно уже не видел, может, сбежали уже, сука. Полк этот, прямо скажем, не самый передовой, сука, а уж рота вам досталась – не приведи Господь, сука. Вот, видите, с чем майор тут ночует! – Он треснул металлическим прутом по столу, чуть не разбив при этом бутылку. – Так что, если будут возникать проблемы с нашими соседями по казарме – ротой разведки, сразу говорите мне, я тут всех отхреначу. Ну, вы, наверное, уже сами все поняли. По твоей роже вижу, что поняли! – Он показывает на фио летовые щеки Осипова. – Самим тоже не бздеть, сдачи давать, понятно?

– Так точно, – вяло отвечаем мы.

– Ну и хорошо, что понятно. У кого красивый почерк?

У меня почерк хороший, и я делаю шаг вперед.

– Как тебя зовут?

– Бабченко.

– Зовут тебя как?

– Бабченко, – говорю я громче. Контузило его, что ли?

– У тебя имя есть?

Имя? Нас никто никогда не называл по имени. Здесь все друг друга называют только по фамилии или по кличке. Так удобнее. В русском языке слишком мало имен, чтобы хватило на такое количество солдат.

– Аркадий, – отвечаю я.

– Райкин? – спрашивает старшина.

Эта шутка меня порядком достала, но я все равно улыбаюсь.

– Никак нет, Аркадий Аркадьевич.

– Ух, ты! Так ты у нас еще и Аркадьевич? Да, с таким именем тебе и кликуха не нужна. Тяжело тебе придется здесь, Аркадий Аркадьевич из Москвы. Садись, будем писать рапорт. Остальные все свободны.

Я сажусь за стол, старшина начинает диктовать:

– Седьмого июня в результате нападения противника на наблюдательный пункт полка прямым попаданием выстрела из гранатомета был уничтожен бэтээр-60ПБ. Экипаж бронетранспортера не пострадал. Ответным огнем из танка и пулемета противник был рассеян. В результате пожара были уничтожены…

Старшина достает из кармана список, набирает воздуху и поет скороговоркой:

– Валенки – тридцать две пары, одеяла шерстяные – семь штук, белье нательное зимнее – восемнадцать комплектов, бушлаты – двадцать две штуки, радиостанции Р-141 – две штуки, аккумуляторы запасные…

Всего получается двадцать семь наименований. Все, что было пропито, украдено или просто потеряно в роте за всю войну, мы вписываем в этот бэтээр. Каждая сгоревшая машина, оказывается, была набита всяким барахлом под завязку, каждый погибший солдат носил на себе три пары сапог и восемь комплектов обмундирования. На смертях можно наживаться еще и таким простым способом.

На самом деле этот бэтээр никто не подбивал – сожгли по пьяни. Студент, дембель нашей роты, выпил водки и заснул с сигаретой в руках. Еле выбрался из огня. Чтобы отмазаться, старшина со Студентом оттащили бэтээр в «зеленку» и расстреляли его из гранатометов, но эта история все равно дошла до высокого начальства, и теперь Студент должен государству денег. Много денег. После всех списаний и амортизаций, которые удалось произвести, сумма составляет около четырехсот миллионов. С учетом солдатской зарплаты в восемнадцать с половиной тысяч его дембель откладывается на неопределенное время. Студент переслужил уже три месяца, но не навоевал еще даже на колесо.

– Так, что еще? – спрашивает меня старшина, когда мы заканчиваем с его списком.

– Не могу знать, товарищ прапорщик.

– Как не знаешь? Вы что, ничего не сперли за это время? Да, Аркадий Аркадьевич, хреновые из вас солдаты. С шишиги что-нибудь сняли?

– Никак нет.

– Да? Ну пошли, посмотрим.

Мы идем смотреть. Оказывается, на нашей шишиге уже нет генератора, карбюратора, аккумулятора, помпы и чего-то еще. Грубо говоря, из начинки остались только двигатель, руль и четыре колеса. Мы возвращаемся, я вписываю пропажу в рапорт. Старшина выпивает, достает пальцами шпротину, пододвигает банку в мою сторону:

– Хочешь?

Я не отказываюсь. Это плата за мою работу. Я ем шпроты и кошусь на водку, но старшина, похоже, поить меня не собирается.

– Готово, товарищ прапорщик, – наконец говорю я.

Старшина еще раз перечитывает рапорт.

– Хорошо, – одобряет он. – Только знаешь что, про танк вычеркни. Как-то слишком литературно получается.