Война

Артем уже был насквозь мокрый и чумазый. Сырые, не державшие тепла перчатки противно липли к рукам, заскорузлый воротник натирал кожу на щеках, броня резала спину.

«Бред какой-то, идиотский сон», – подумалось ему. Что он здесь делает? Что он, москвич, русский двадцатитрехлетний парень с высшим юридическим образованием, делает в этом чужом нерусском поле, за тысячу километров от своего дома, на чужой земле, в чужом климате, под чужим дождем? Как он попал сюда? Зачем? Зачем ему этот автомат, эта рация, эта война, эта жирная чеченская грязь вместо теплой чистой постели, аккуратной Москвы и нормальной снежной, белой и красивой зимы?

Нет, его здесь нет, по всем нормальным логическим законам его здесь нет и быть не должно. Здесь же все нерусское, другое, ему тут просто нечего делать! Какая к богу в рай Чечня, где это вообще? Это точно сон, бред собачий.

Или сном была Москва, а он всю жизнь, с самого рождения, вот так вот и трясся на броне, привычно уперевшись ногой в поручень и намотав на руку ремень автомата?

Артем достал еще одну сигарету.

Интересно, как быстро он привык ездить на броне. Поначалу хватался за все поручни, цеплялся за все выступы, и все равно его кидало по бэтээру, как носок – по стиральной машине. Но уже через неделю тело Артема само стало находить оптимальные позы, и теперь он мог сидеть в любом месте движущейся машины, хоть на стволе пушки, – КПВТ – почти ни за что не держась и никогда не падая.

Вот и сейчас бэтээр швыряет из стороны в сторону по ямам и лужам, а они с Ивенковым, удобно полулежа на броне, покуривают, расслабленно свесив одну ногу, и в ус не дуют. Дождь только, зараза, достал, и грязь эта…

Артем позвал Ивенкова. Тот повернулся, глянул вопросительно. Артем заорал ему на ухо:

– Слышь, Вентус, скажи, куда мы едем? Ты ж в штабе постоянно тусуешься, знаешь все.

– Под Алхан-Юрт.

– Это понятно. А чего там? Чего Ситников-то говорит?

– «Чехи» там. Басаев. Из Грозного по руслу реки ушли, человек шестьсот, в Алхан-Юрте на вэвэшников наткнулись. Их там сейчас зажали.

– Тьфу ты, черт, это-то я понял! Ты лучше скажи: мы что, Алхан-Юрт брать будем?

– А черт его знает. Вроде нет пока, в засаду едем. Их вэвэшники брать будут, надавят с той стороны, а они на нас выйдут. Тут мы их и расколбасим.

– Что, одним взводом?

– За нами еще минометка идет, потом там наша пехота уже стоит, девятая рота или «семерка», не помню.

– Да, неслабое движение… Похоже, серьезная война там будет.

– Похоже.

Поле наконец кончилось. Колея, последний раз извернувшись, выкинула их на трассу.

Бэтээр чихнул, дернулся и, загудев движком, стал набирать обороты. Шины скинули с себя налипшие пуды глины, зашумели по асфальту. Грязевой фонтан прекратился.

Артем достал сухарь, разломил его напополам, протянул Вентусу. Зажевали.

Под колесами бежала федеральная трасса «Кавказ». Та самая, про которую он так часто слышал в новостях на гражданке. Это название – федеральная трасса «Кавказ» – раньше всегда Артема завораживало. Звучит. Что-то в нем было такое, величественное, как Император Всея Руси. Не просто царь, а Император. Не просто дорога, а Федеральная Трасса.

Теперь он ездил по ней сам, и ничего федерального или величественного в ней не находил – обычная провинциальная трехполоска, давно не ремонтированная, разбитая воронками и заваленная ветками, жалкая, как и все здесь, в Чечне.

Слева замелькали разбитые дома Алхан-Юрта. На одном из них, полуразрушенном белом коттедже с минаретовскими башенками по углам, зеленой краской с ошибкой была выведена метровая надпись: «Рузкие – свиньи». Снизу, такими же метровыми буквами, кто-то сделал приписку углем: «Хаттаб – чмо». Артем стукнул Вентуса в бок, показал на надпись. Заулыбались.

Бэтээр скинул скорость, вновь свернул на проселок и, пробравшись через огромную лужу, остановился около стоявшей на ее берегу бытовки, со всех сторон обложенной мешками с песком. Труба, торчащая из забитого фанерой окошка, выпускала ленивый домашний дымок. Около кухни толпились солдаты.

Ситников окрикнул их, спросил, где ротный. Те показали на бытовку. Начштаба приказал ждать его на броне и спрыгнул.

Артем встал, размялся, выискивая знакомые лица, и начал разглядывать толпу около кухни. Никого не узнал и тоже пошел к бытовке – покурить, потрепаться, послушать последние новости.

Около рукомойника, поблескивая белым телом, с полотенцем через плечо стоял Василий-пэтэвэшник, попинывая пустые бачки из-под воды, валявшиеся в грязи. Лицо его было уныло.

Артем подошел к нему. Поздоровались, приобнялись.

– Ну, чего, Вася, рассказывай, как жизнь молодая.