Понадобились ещё некоторые переговоры по поводу цены седла — хозяин назвал нереальную сумму, но потом уступил. В конце концов стороны ударили по рукам, и хозяин удалился, бренча полученными монетами.
— Жадная свинья, — произнёс ему в спину Фрэнсис.
Филипп же просто пожал плечами и вновь склонился над измождённым пареньком. На сей раз он действительно уснул, да так крепко, что разбудить его не удавалось. Фрэнсис и Уилл Паркер отнесли его наверх, положили на кровать, где накануне спал оруженосец Филиппа.
Фрэнсису казалось, что день этот тянется бесконечно. Они были всего в нескольких милях от Тьюксбери, совсем рядом со своими друзьями-триумфаторами, но Филипп и шага не хотел сделать, пока их подопечный не отправится домой. Маловероятно, чтобы этот мальчишка заинтересовал королевских офицеров, но Филипп не доверял чрезмерно услужливому хозяину. Фрэнсису пришлось всю первую половину дня расхаживать по городу, ловя между делом слухи о том, что в действительности произошло в Тьюксбери.
Ланкастерская армия была полностью рассеяна. Герцог Сомерсет и его приближённые укрылись в тамошнем аббатстве. Маргариту Анжуйскую и Анну Невил, бедную вдову сына королевы, переправили в женский монастырь на том берегу реки. Звонили колокола. В церквах служили благодарственные молебны. А юноша всё никак не мог проснуться. После ужина, едва находя себе место от нетерпения, Фрэнсис решил последовать примеру юного незнакомца и отправился в постель.
На следующий день, на рассвете, начались сборы — все встретились во дворе. Трейнор отправился за лошадьми, Фрэнсис с Паркером смотрели за поклажей. Лучи поднимающегося солнца ласкали фасад дома, и белая роза, украшающая гостиничную вывеску, вся так и светилась. Филипп и молодой человек, не сговариваясь, посмотрели на неё. Под грубо намалёванным девизом Йорков виднелся изначальный рисунок: лебедь, изображение которого тоже, впрочем, не отличалось большим изяществом. Какое-то время они не отводили глаз от вывески, а потом Филипп, увидев, что Трейнор уже подводит лошадей, рассмеялся и сказал:
— Слава Богу, хотя бы лошади вне политики. Хотите доброго совета, молодой человек? Как приедете домой, никуда не высовывайте носа, по крайней мере первое время. Если не будете Делать глупостей, всё ещё может пойти на лад. Король не злопамятен, всё забудется.
— Да нет, я уж ничего не забуду, — резко бросил юноша и, вспыхнув до корней волос, тут же добавил неловко: — Какой я неблагодарный, право. Извините меня, ради Бога. Меня зовут Феррес, сэр Филипп. Я ваш должник. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся отплатить вам за всю вашу доброту.
— Ну что за ерунда. — Рассеянно приняв у слуги вожжи, Филипп ещё раз пристально взглянул на опечаленное лицо юноши. — Что поделаешь, но Ланкастерам пришёл конец. И вам же самому будет лучше, если вы примиритесь с этой неизбежностью.
— А про Генриха Тюдора вы забыли? — негромко спросил Феррес, уже садясь на лошадь.
Филипп улыбнулся:
— Да о чём вы, молодой человек! Незаконнорождённый Плантагенет и незаконнорождённый Тюдор. Забудьте! — И он отступил на шаг.
Подчиняясь всаднику, лошадь Ферреса, до того приплясывавшая на месте, круто повернулась. У ворот постоялого двора всадник обернулся и вскинул руку. Филипп и его спутники приветливо помахали вслед Ферресу, и он исчез из вида.
Дорога из Глостера в Тьюксбери, если ехать спокойно, займёт, подсчитал Филипп, примерно полдня, направление известно, так что проводник не нужен. Солнце пекло всё сильнее, часов в десять они сделали небольшой привал, подкрепились хлебом, сыром и элем. Прошёл, поигрывая кнутом, пастух: впереди него медленно двигалось стадо чёрных овец. Поднявшись на вершину холма, он помахал на прощанье незнакомым путникам. Вскоре мимо проскакал всадник, одетый в голубое и малиновое. Фрэнсис хотел было остановить его и разузнать, что нового, но тот и головы не поднял — так торопился куда-то, из-под копыт его лошади летели комья грязи.
После полудня путники въехали в Тьюксбери. За городской стеной всё ещё виднелись лагерные палатки, на некоторых домах белели сделанные мелом пометки, указывающие, где остановились офицеры. По улицам лениво бродили, сливаясь с местной толпой, лучники и стрелки из алебард[86]
. Чем ближе к центру города, тем больше становилось народу, поэтому Филипп и Фрэнсис, передав поводья Трейнору, слезли с лошадей и пошли пешком. Вскоре они оказались на рыночной площади.