Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров

Пока Екатерина была жива, ее замужество оставалось тайным. О нем шептались при дворе, но не на улицах. Однако для тех, с кем королева была близка и часто виделась, — особенно для кардинала Бофорта и его окружения — все было очевидно. Дети появлялись один за одним: второй сын Джаспер родился в Бишопс-Хатфилде в Хартфордшире. Скорее всего, у пары был еще один сын — Оуэн, которого передали монахам Вестминстера и который сам стал монахом и прожил долгую тихую жизнь. Была также дочь по имени Маргарет или Тасин, возможно, рано умершая, потому что доподлинно про нее ничего неизвестно[89]. Все они родились до 1436 года — за пять лет Екатерина не смогла бы выносить больше четырех детей. Если бы их отец обладал политической независимостью или стремился к власти, появление единоутробных братьев и сестер короля привело бы к кризису. Но жизнь Екатерины и ее новой семьи протекала тихо и бессобытийно, и Оуэн официально обосновался в королевстве. В 1432 году письмом парламента ему было даровано английское подданство, и «Оуэна Фитца Мередита» признали верным англичанином до самой его смерти[90]. Через два года ему отошла доля земель королевы во Флинтшире, что напомнило о прежнем положении его семьи в Cеверном Уэльсе. И все-таки, хотя теперь во многом Оуэна Тюдора защищал закон, его безопасность полностью зависела от жены.

К 1436 году королеву сразила затяжная болезнь, которая все больше лишала ее физических и душевных сил. В конце года она переехала в аббатство Бермондси, бенедиктинский монастырь на южном берегу Темзы напротив Тауэра, где лечили больных и раненых[91]. Зима выдалась суровой, «страшная, лютая, пронзительная стужа… принесла людям жесточайшие тяготы и горе», превратила побелку на стенах в пыль, выморозила траву[92]. Для королевы это стало последней каплей. В первый день нового 1437 года Екатерина составила завещание, в котором жаловалась: «Мучительный недуг не оставляет меня уже долго, и я живу в тревоге и беспокойстве». Она провозгласила короля своим единственным душеприказчиком и через два дня в возрасте тридцати пяти лет скончалась.

8 февраля Екатерину похоронили в часовне Богоматери Вестминстерского аббатства. Гроб несли под черным бархатным балдахином, по всему периметру увешанным колокольчиками, сверху стояла вырезанная из дерева и раскрашенная, почти как живая, фигурка королевы (см. приложение), которую можно увидеть и сегодня. Но долго оплакивать Екатерину Оуэн Тюдор не мог. Смерть вдовствующей королевы значила для него гораздо больше, чем уход из жизни супруги, — над ним сразу же нависла угроза. Он нарушил указ парламента, стал отцом нескольких детей, родственных по крови королю, и теперь мог подвергнуться преследованиям. Враги не заставили себя ждать. Как только Екатерина отошла в мир иной, совет под руководством неутомимого Хамфри, герцога Глостера, взялся за Тюдора. Так что теперь, по указанию лондонских гонцов, перехвативших его в Уорикшире на пути в Уэльс, он должен был вернуться в Вестминстер и за все ответить.

Прибыв в Вестминстер, Оуэн Тюдор решил не показываться совету. Вместо этого он отдался на милость аббатства, попросил убежища, и монахи «укрывали его внутри много дней, и он избегал выходить наружу»[93]. Однако в конце концов увещевания друзей убедили Оуэна в том, что чем дольше он скрывается за стенами Вестминстерского аббатства, тем более усложняет свое положение. Говорили, что юный король рвал и метал, хотя записи об аресте и допросах Оуэна советом наводят на мысль о том, что королевский гнев был инсценирован герцогом Глостером и что Генрих VI не вдавался в подробности побега своего отчима, если они его вообще интересовали[94]. Так или иначе, Оуэн покинул-таки Вестминстер и предстал перед королем. Он «подтвердил свою невиновность и провозгласил свою верность, подтвердив, что не сделал ничего, что могло бы стать поводом и причиной гнева короля». Он был настолько убедителен, что его освободили и позволили вернуться в Уэльс. Но стоило Оуэну оказаться на родине, его тут же арестовали за нарушение условий королевской охранной грамоты. Обвинение было сомнительным, так как Оуэн никаких документов не получал. Однако это было неважно. Все ценности у него изъяли, перевезли их в казну и раздали королевским кредиторам. Сам же Оуэн оказался в печально знаменитой Ньюгейтской тюрьме в Лондоне в компании капеллана и единственного слуги.