Война, блокада, я и другие… Мемуары ребенка войны

Я медленно и тяжко воскресаю…
Я взвешиваю, словно Хлеб, свою судьбу…
Смотрю на мир тревожными глазами,
Во многом разобраться я хочу.

В несправедливости, порочности и злобе,

В жестокости и жадности людской,
И в том куске спасительного Хлеба,
И в смерти, что косила город мой…

Я ела Хлеб, и он спасал от смерти…

И враг ел Хлеб, и… убивал меня…
Мой Хлеб – и жизнь и смерть одновременно.
Так что на этом свете знаю я?

Что знаю? Значу? Помню? Понимаю?

Где грань предательства, и подвига, и лжи?
Мучительно, никак не понимаю,
Как предавали не чужие, а свои?

Кто продавал продукты на толкучке?

Кто Хлеб менял на разное барахло?
Где брал? Где крал? И кто же был ограблен?
Чьи жизни бессердечье унесло?

Я, к сожаленью, многого не знаю…

И, к сожаленью, много знаю я…
Пытаюсь все свести концы с концами…
Не получается… я с мыслями одна.

Но память не дает успокоенья

И возвращает «на круги своя».
Я помню, как Даниловна сказала:
«Молись, Бог милостив, не выдаст Он тебя…»

Я умирала медленно и тяжко,

И так же тяжко возвращаюсь в жизнь,
И книжным подвигам завидую напрасно —
Я верю бабушке, сказавшей мне: «Молись…»

Молилась ли? Конечно же, молилась…

Молила Хлеба, мира и тепла…
Молитв не зная, синими губами
Шептала, обращаясь в никуда…

Просила за подружку, за соседку,

За маму с папой: «Боже, сохрани…»
Что знала я, девчонка-малолетка,
О жизненных превратностях судьбы…

Мольбы мои, без хитрости и лести,

Голодный мозг заполнили собой…
И вера теплилась, и вторила надежде,
И согревала Душу добротой.

Война

Я с детским садом на даче в Сиверской. Дача стоит на высоком берегу реки Оредеж, и к ней спускается длинная деревянная лестница. Места дивные, и детская Душа моя живет восторгом этого прекрасного мира. Мне просто хорошо и спокойно, хотя тогда я этого объяснить не могла. Я просто жила и радовалась, как все дети кругом.

На участке нашей дачи совсем незнакомые люди роют окопы. Мы не знали, что это такое и зачем, и дружно решаем, что это нам делают для игры, и мы очень радуемся. Когда люди уходят, мы бегаем по этим извилистым лабиринтам. Там можно прятаться. Мы уверены, что там сделают деревянный пол, стены поклеют обоями или покрасят, а чтобы нас не мочил дождь, сделают крышу. А пока нас ругают, потому что мы там очень пачкаемся. Но окопы продолжают рыть, а мы продолжаем там играть.