Война, блокада, я и другие…

               Реквием
            (И ты, Брут!)
                            Блокадному «братству» посвящается

Вы все забыли! Все забыли!

И потому нас растащили
По разнозначимым углам —
Не оправдать раздоров срам…
Забыли грохот канонады,
Забыли, как рвались снаряды
И как наградой тишина
Для нас для всех тогда была…
А накопители с родными —
Вы это тоже позабыли?
Глаза запавшие Детей,
Страданья наших матерей…
Покойников на детских санках,
Геройства страшную изнанку…
И то, как возвратившись, мать
Страшилась глянуть на кровать,
Где тельце детское лежало
И безвозвратно угасало…
Ту, преждевременную, смерть
Никто не в силах отогреть…
Кто позабыл, как это было?
Когда сирена жутко выла
И оседал огромный дом,
Похоронив живущих в нем…
Тот смертность города забыл,
Кто никого не схоронил…
И голод, видно, не терзал…
Ранений боль не испытал…
Забыли вы о мертвецах
На улицах и площадях…
Где шел — там сел, затем упал…
Их город скорбно отпускал…
Мы были вместе все тогда…
А может, это все слова?
Теперь, куда ни посмотри,
Мы оказались вдруг НИЧЬИ!..
Нас «по породам» различают
И, сортируя, разделяют…
Теперь мы «наши» и «не наши»…
Да пили ль мы из общей чаши?
Вдруг появилась тьма вождей
Различных рангов и мастей,
И каждый тянет под себя,
И им блокада — не судья…
Кто ж знал, что нас за ту судьбу
Прибьют к позорному столбу?
И, тыча пальцем, скажут нам,
Что «вы — НИКТО, хоть жили там!».
Вы предали своих Детей
Средь наступивших мирных дней.
Поруганных слепой молвой,
Их отдали на суд чужой…
Нас судят все, кому не лень,
Мы — беззащитны, как мишень…
Отмежевавшись от Детей,
О них забыли… без затей…
……………………………
……………………………
Остановись, потомок мой,
И разберись в событьях давних.
И не суди о нас с плеча —
Мы жили в буднях окаянных.

Мы — поколение войны

И Дети проклятой блокады,
Не заслужили ничего —
Ни состраданья, ни награды.

Наградой — злые языки,

Что Хлеб чужой в блокаду ели…
И Память отняли у нас,
А мы отбиться не сумели.

Молчим, когда молчать нельзя,

И терпим то, что нетерпимо,
И слышим то, что не хотим,
И деградируем крикливо…

Январь 1992 г.