Я знал, что лучше не пользоваться ею, даже если был до крайности грязным. Ванна была одной из двух вещей: наградой или прелюдией к наказанию. А поскольку я ни черта не сделал, чтобы заслужить ее, оставался второй вариант. Последний раз они предлагали мне ванну, когда друзья Кровавой Королевы хотели поиграть с чем-то свежим и чистым. Что-то, что не напоминало бы грязное, закованное в цепи животное.
Так что я сидел в своей грязи. С радостью.
Я опустил руку на колени. Бриджи были жесткими от засохшей крови. При взгляде на руку, на грязные бинты и на то, что они означали, у меня заколотилось сердце. Гнев глубоко засел в душе, лихорадя мою холодную кожу. Я шлепнул босой ногой по влажному, неровному камню. Это действие не имело никакой другой цели, кроме как заставить кандалы из сумеречного камня затянуться, а мою ногу запульсировать.
Мне было плевать на палец. Я мог лишиться всей руки, если бы меня это не волновало. Меня беспокоило кольцо, которого теперь не было. Я знал, что эта сука сделала с ним и с пальцем.
Она отправила его Поппи.
Моя правая рука сжалась в кулак, а губы сомкнулись над клыками. Я бы вырвал ее внутренности и скормил их ей, потому что не мог…
Прижавшись затылком к стене, я прикрыл глаза. Ни то, ни другое не помогало избавиться от осознания того, что Поппи, должно быть, видела
Медленно я отодвинул край испачканной марли, достаточно, чтобы открыть слабо мерцающий золотой вихрь на моей ладони. Я резко выдохнул от этого зрелища — от того, что оно означало.
Она жила.
Я жил.
Внезапный щелчок каблуков эхом разнесся по темному коридору за пределами камеры. Насторожившись, я отпустил марлю и посмотрел на округлый вход. Звук был странным. Никто, даже бродячие Жаждущие, не наводил столько шума. Прислужницы были похожи на молчаливых рабочих пчел. Шаги
Что за…?
Мгновение спустя
Я сразу узнал ее, хотя видел всего один раз, и красновато-черная краска в форме крыльев покрывала ее щеки и большую часть лба, как и сейчас. Это был ее рост. Она была ниже остальных, и это бросалось в глаза, потому что я видел, как легко она справилась с Делано, вольвеном, который в своей смертной форме был выше ее по меньшей мере на полтора фута, если не больше. А еще это был ее запах. Не запах гнилой крови, который я уловил от нее, а что-то более сладкое. Он был мне знаком. Я даже подумал об этом, когда мы были в Оук-Эмблере.
Это была та самая Восставшая, которая была в замке Редрок. Теперь за ней больше никто не следовал. Ни Прислужницы. Ни Золотой Мальчик. Ни Королева-Стерва.
— Привет! — прощебетала она, довольно бойко помахав мне рукой, когда поставила фонарь на каменный выступ на полпути вверх по стене. Желтый свет медленно отбивал тени в камере и струился по спутанным черным кудрям, рассыпавшимся по плечам.
Она повернулась ко мне, сцепив ладони. Ее руки были обнажены, и я увидел на них следы… странные фигуры, нарисованные или нанесенные чернилами на ее кожу, но не в ней. — Ты выглядишь не очень хорошо.
— А ты ни хрена не умеешь петь, — сказал я в ответ.
Прислужница выпятила нижнюю губу, надувшись.
— Это было грубо.
— Я бы извинился, но…
— Тебе все равно. Все в порядке. Не волнуйся. Ты полностью прощен. — Она подалась вперед, ее шаги стали намного тише. Мои глаза сузились. — Мне было бы все равно, если бы и меня приковали к стене в подземелье, в полном одиночестве и… — Она склонилась передо мной, края ее платья разошлись, открывая длинный смертоносный кинжал, пристегнутый к одному бедру, и более короткий кинжал, прикрепленный к голенищу сапога. Оба клинка были черными. Сумеречный камень. Она изящно понюхала воздух. — Вонючка. От тебя пахнет гнилью. И не той веселой, что обычно окружает Жаждущих. — Она сделала паузу. — Или ночь неудачного жизненного выбора.
Я уставился на нее.
Ее взгляд упал на мою перевязанную руку.
— Мне кажется, у тебя инфекция.
Возможно, так и есть, но что это было — рука или укус Жаждущего?
— И что?
— И что? — Ее глаза расширились за нарисованной маской, отчего резко выделялся белый цвет. — Я думала, вы, атлантийцы, не страдаете от таких смертельных болезней.