Итак, я был назначен командующим войсками вновь созданного фронта, получившего название Юго‐Восточный…
…Подробно занимался подготовкой нашей авиации для предстоящей операции (контрнаступления)… Говорил по ВЧ с командармами 57‐й, 64‐й и 62‐й. Чуйков держит себя нервно.
Поздно вечером этого дня заместитель Верховного Главнокомандующего тов. Жуков Г.К. присутствовал на совещании, которое я проводил с целью контроля готовности дивизий, корпусов и армий к контрнаступлению. Присутствовали командармы 51‐й, 57‐й и 64‐й армий, командиры корпусов и дивизий этих армий. С короткими сообщениями выступали командармы, некоторые командиры корпусов и дивизий.
В заключении выступил Жуков, он коротко изложил план контрнаступления трех фронтов и их взаимодействие. Мое решение Жуков одобрил.
Противник атаковал на участке 62‐й армии в районе завода «Баррикады», но успеха не имел. Третий день идет по Волге «сало» и страшно затрудняет переправы ночью, самолетами подавали для Чуйкова боеприпасы…
Всю ночь возился с переправами и доставкой грузов самолетами. Современная война прожорливая, требует исключительного внимания к вопросам снабжения войск боеприпасами, горючим и другими видами обеспечения, нужными для боя.
Фронт всегда терпел нужду в материальном обеспечении, и без того слабая пропускная способность железной дороги всегда находилась под ударами авиации противника и разрушалась.
Сегодня три раза говорил с И.В. Сталиным по ВЧ, просил подбросить силенок. Он дал 87‐ю и 315‐ю стрелковые дивизии, 85‐ю танковую бригаду и два отдельных танковых полка.
Отдал приказ 62‐й армии контратаковать противника в районе завода «Баррикады», с утра 17 ноября артиллерийской группе фронта нанести удар перед контратакой. Авиация противника свирепствует по нашим железным дорогам, разрушены все железнодорожные сооружения, разбиты все станции, разъезды и даже железнодорожные будки.
В этот день страшно болела нога, раскрылись раны, и нога начала чрезмерно отекать.
В письмах немецких солдат и офицеров из Сталинградского котла красной нитью проходят утверждения, что война – это не веселая прогулка, как обещал им фюрер, а кровь, грязь, вши и в конце неминуемая смерть в мучениях.
Несмотря на то, что солдаты вермахта знали о существовании военной цензуры, некоторые из них отваживались на такие высказывания: «Хватит, мы с тобой не заслужили такой участи. Если мы выберемся из этой преисподней, мы начнем жить сначала. Хоть раз напишу тебе правду, теперь ты знаешь, что здесь происходит. Пришло время, чтобы фюрер освободил нас. Да, Кати, война ужасная, все это знаю, как солдат. До сих пор я не писал об этом, но теперь молчать уже нельзя».
И действительно, многие не молчали, а писали в письмах родственникам и знакомым в Германию с фотографической объективностью тот ад, в котором они оказались в Сталинградской мясорубке. Многие из них за эту правду поплатились арестами, военно‐полевыми судами и казнями как предатели Третьего рейха.
Из воспоминаний Карла Франца Майера: