Война и люди

Я много видел смертей: и немецких и наших. Сам непонятно как оставался живым – один раз в трех метрах разорвался снаряд, в другой – осколок срезал фуражку и клок волос. Через пару дней подобные случи забывались. А вот история с хлястиком помнилась.

Был у меня ординарец Василий Дерделя. Рост у парня – два метра и пять сантиметров. Сила – на спор кулаком лошадь валил. Я очень любил Василия. Всю войну вместе. Он был немного постарше и отечески меня опекал. В мешке у Дердели лежал мой трофей. Перетряхивая пожитки, мы с Василием аккуратно клали в мешок завернутые в клеенку солдатский крест и пачку бумаг.

И вот война кончилась. Стояла наша Вторая танковая армия в предместье Берлина.

В конце мая сидим мы как-то с Дерделей, разлили по кружкам трофейный коньяк, мечтаем о доме. И вдруг опять о Гамбурге вспомнили.

– А если съездить, товарищ подполковник? – говорит вдруг Дерделя.

– Гамбург… Он же в английской зоне. – Я возражаю, а сам думаю: «Ну и что, английская зона?! Ребята вон потихоньку в Париж ездили…»

Достали мы с Василием письма Гертруды. Глянул я на солдатскую книжку. «Мой немец» с карточки, показалось, глядел насмешливо. Вдруг до мелочей явственно вспомнилось, как бежал я со шприцем в руках…

– Едем, – говорю, – Василь. Завтра же едем в Гамбург.

Рано утром начистил Василий мне сапоги. Надел я все ордена и медали. Глянул на себя в зеркало. На всякий случай беру запасную обойму для пистолета и сажусь за руль трофейного «опеля». Адъютант с автоматом сел рядом.

В Берлине хрустела под шинами битая штукатурка, шуршали пустые ленты и гильзы от пулеметов. У наших солдатских кухонь стояли с посудой дети и женщины.

Границы зон были в то время не строгие. После полудня мы с Василием благополучно прибыли в Гамбург. В отличие от бетонного, свинцового цвета Берлина Гамбург был веселее – в нем было много домов из красного кирпича. Середина города сильно разрушена, завалы на улицах. На этажах висели скелеты кроватей, водопроводные трубы. В прогалах между домами уже сколочены были фанерные лавки. Шла торговля. Изможденные люди катили по улицам тачки со скарбом. Встретилась группа английских солдат – никаких подозрений к нашей машине.

Окраины были почти совсем не разрушены. Дымились фабричные трубы. Но улицы были пустынны. Встретился нам старичок в синей шляпе, с портфелем без ручки. Остановились.

– Говорите по-русски, – сказал старик, – я вас лучше пойму.

– Откуда знаете русский?..

– Я жил в Санкт-Петербурге… Старик рассказал нам, как ехать на Егерь-аллею. И вот я стою с адъютантом у дома. Двухэтажный кирпич ный дом с крышей из глазированной черепицы. Не мешкая поднимаемся наверх. Аккуратно обитая дверь. Глазок в двери. Нажимаю кнопку звонка. Адъютанту шепчу: «Предельная вежливость…» Шлепанье туфель за дверью. Голос: «Вер из дас?»

Щелкнул замок. В узком полутемном коридоре стояла женщина в вишневого цвета халате. Длинная шея. Впалые щеки на изможденном лице.

– Фрау Дениц?

– Я-а. Вас волен зи? (Да. Что вы хотите?)

– Фрау увидела звездочку на фуражке и строго вытянулась. Я представился и сказал, что надо поговорить.

– Пожалуйста. Проходите…

Вот он, дом «моего немца». Тихо. Чисто. Тикают большие часы. Зеленоватого цвета обои. Красивая люстра в просторной комнате. Черный рояль. На рояле – литая солдатская голова в шлеме. На стене – распятие из черного дерева. Оленьи рога. И в узкой позолоченной раме – знакомое мне лицо.

– Вас волен зи? – повторила немка вопрос, с тревогой глядя то на меня, то на Дерделю, загородившего весь коридор. У немки лицо смертельно усталого человека.

– Где ваш муж, фрау Дениц?

– Лежит в России.

Из боковой комнаты на разговор вышла девочка лет двенадцати с книжкой.

– Фрау Дениц, я знал вашего мужа…

Сквозь слезы, молча немка глядела на солдатскую книжку. Я протянул ей письма и наградной крест.

– Как это было? – спросила немка почти шепотом.

Коротко я рассказал, как это было.

– Говорите, он улыбался?.. – Немка вдруг начала глотать воздух и упала на колени перед распятием. – Мой Бог! Мой Бог!..

Заплакала, подбежала к матери девочка. Я взглянул на Дерделю. Он растерянно переминался у входа. Я тоже смутился. Один только Каспар Дениц бодро глядел со стены.

Я подошел к немке. Немка нашла силы подняться. Подошла к столу и протянула мне крест.

– Возьмите. Это же ваш трофей.

Хрипло три раза пробили большие часы. Дверь за нами пошла закрывать девочка.

…Ночью благополучно мы вернулись в Берлин. А утром я пошел к генералу и рассказал о поездке. Генерал слушал меня с интересом. Молчал. Глядел в пепельницу. А потом сказал: «Жестокий ты человек, Николай…»

Мы сидим на теплом песке. Море качает маленький катеришко. В темноте сейчас видно только зеленый фонарик и мелкую зеленую рябь на воде.

– Ну а вы, доктор, что генералу?

Доктор молчит, пересыпает в ладонях теплый песок.

– Ничего не ответил… У меня немцы сестру повесили в Краматорске. Там же племянника расстреляли. Племянницу Нину танкисты на руках вынесли из-за проволоки в Бухенвальде. На ногах не стояла от истощения. Я это мог сказать генералу. А не сказал. У генерала жена и дочь погибли в селе под Житомиром…

С катера кто-то кричит в темноту:

– Лида! Лида, утром зайди на базар, арбуз купи!.. Арбуз, говорю! Мы поднимаемся. Угадывая тропинку между кустами, идем к домам.

– Двадцать пять лет… Многое позабылось, а случай в сорок втором и эта поездка в Гамбург – как будто вчера.

1970 г.