Война и мир в его жизни

Инна с воодушевлением начала занятия в Московской консерватории, в классе Гольденвейзера. Однако отсутствие в доме Полининых инструмента и неожиданная беременность спутали все планы, и юная пианистка перешла в Московский педагогический институт на отделение немецкого языка. Между тем вырвавшийся, наконец, в Москву Ростислав наблюдал, какое удовольствие получает его подружка от тех невзрачных подарков, которые ему удалось привезти из Германии. Побежденная Германия жила гораздо лучше, чем страна, выигравшая войну и продолжавшая жить мечтами о «светлом будущем Коммунизма». Даже в Москве выстраивались очереди за маслом или сахаром, на которые периодически снижались цены по приказу генералиссимуса. Из чемодана были извлечены отрез темно-синего бархата, который Инна поспешила накинуть на себя, примеряя перед зеркалом будущее платье, черные очки от солнца, о которых в Советском Союзе еще ничего не слыхали, и в довершение всего нежные апельсины, невиданные по размерам и сладости еще на Руси. Как мало надо было, чтобы обрадовать москвичей и как много значило для молодых супругов их новое единение.

Именно рядом со своей женой Полинин стал понемножку понимать и отличать страсть от любви. Страсть имела всегда физиологическое начало и бесконечно требовала материального единения – единения тел. Любовь в ее самом светлом значении предполагала единения душ и потому сохраняла избранную ею пару на всю жизнь. Если пара распадалась без какого-либо вмешательства зловещих обстоятельств, то это был только призрак любви. Полинин понял это значительно позже, накануне серебряной свадьбы, когда он первый раз изменил своей жене и принял поспешное решение оставаться честным до конца. Эта жестокая честность нанесла глубокую и долго незаживавшую рану Инне. Она горько заплакала и сказала: «А я думала, что ты и я – это одно целое и что ты весь принадлежишь мне, как я тебе!» Только тогда он осознал слова «святая ложь».

Конечно, еще до женитьбы Ростиславу пришлось познать женщину, хотя дома его мать часто повторяла: «Сынок, ты взрослеешь, на тебя начинают обращать внимание женщины, но прошу тебя, не обижай девушек, они так беззащитны!» Естественно, что после знакомства с Инной он много и с удовольствием целовался, хотя при первой попытке и получил от нее пощечину. Но дальше поцелуев он и мысленно не мог представить себе что-либо еще более серьезное. А позже он уехал в Ейск, в Военно-морское авиационное училище, где попал в лапы хорошо отработанной военной машины, которая не давала курсантам и минуты уединения для любовной тоски. «Подъем!», «На зарядку, выходи строиться», «В столовую, шагом марш!», «На занятия, шагом марш!», «На работу с матчастью, становись!», «На самоподготовку, шагом марш!», «Отбой!» и другие команды с 6 часов утра до 11 часов вечера. С началом войны прибавились бесконечные наряды в караул, ночное патрулирование по городу и снова полеты, рытье капониров, работа с матчастью, прыжки с парашютом и т. п. Любовные «позывы» всячески приглушались, а любовная тоска с трудом пробивалась в сознание через крепкий сон, который хотя бы отчасти компенсировал постоянное физическое напряжение.

Положение резко изменилось после получения диплома летчика-штурмовика и прибытия на фронтовой аэродром. Летчики всегда оставались привилегированной категорией военных. В самые голодные годы войны они получали полноценное питание, а на фронте и плитку шоколада в дни боевых вылетов, и стакан водки или спирта перед сном и пачку отличных папирос. В нелетную погоду летчики были предоставлены самим себе и замполиту эскадрильи, который чаще всего не летал, но старался поддерживать с летчиками хорошие отношения. За бесконечными разговорами о штурмовках и воздушных боях чаще всего проскальзывали не идейные высказывания, как об этом писали в то время газеты, а тоска по женскому теплу и женской ласке. В мужском одиночестве становится особенно ясно, что если рядом нет нежного существа, гасящего природную грубость и воина, и просто мужика, то фактически теряется смысл их существования.

Нельзя сказать, что прифронтовая полоса была полностью обделена женщинами. Они служили в армии связистками, медсестрами, регулировщиками движения транспорта, просто ППЖ (походно-полевая жена) у старших офицеров и генералов, официантками, поварихами. Но чаще они оставались дома, обремененными детьми, или шагали по дорогам под обстрелом авиации, спасая от врага свой жалкий скарб и потомство. В это время они просто пытались уйти от фашистов, не подозревая, что многим из них придется еще много лет отвечать утвердительно на мерзкий вопрос многочисленных послевоенных анкет: «Находились ли Вы на оккупированной территории?» Вопрос, который позволял еще долго соответствующим службам судить о благонадежности человека. Так, пресловутая классовая принадлежность коммунистической религии дополнялась принадлежностью к оккупированной территории.