Война и мир в его жизни

Этот исход коснулся и друзей Полинина. И если раньше Полинин встречал в посольствах СССР, разбросанных по всему миру, только своих бывших студентов и слушателей, то теперь все больше городов на земле готовы были предоставить ему с супругой и стол и дом. Его друзья, а кое- где и родичи постоянно приглашали Ростислава и Инну посетить Вашингтон и Сан-Франциско, Париж и Берлин, Иерусалим и Тель-Авив, Стокгольм и Мальмо, Канберру и Сидней. К этому списку можно было прибавить, увы, и города, где встреча с Полининым была бы не только нежелательной, но и опасной.

Это произошло на одной из улочек Женевы, поднимавшихся в гору от фонтана «Живой воды» в Женевском озере. Полинин находился в одной из многочисленных командировок, связанных с синхронным переводом, и прогуливался в поисках фотографии, где можно было бы проявить только что отснятую фотопленку. Впереди слева мелькнула вывеска «Фотография: моментальные снимки, проявление пленок, отпечатывание карточек». То, что нужно было Ростиславу и тем более не в центре города, где за ту же работу берут дороже. Полинин подошел к фотоателье и попытался открыть дверь. Увы, несмотря на рабочее время, дверь была заперта. Полинин постоял недоуменно, а потом решил, что это к лучшему: зачем тратить швейцарские франки, когда то же самое можно сделать дома за рубли. Только позже Полинин узнал, сколько страху он нагнал на бедного фотографа.

Бывший студент Полинина, красивый, умный, талантливый Анатолий был по окончании института затребован Главным разведывательным управлением и отправлен в Чехословакию, где получил гражданство и соответствующий паспорт. Оттуда он поехал в Париж, где поступил в учебное заведение, порождающее мастеров фотографии. Закончив его, он переехал в Женеву и купил там себе фотоателье. И потянулись у Анатолия мирные дни мирного фотографа, сверхурочно выполнявшего обязанности советского резидента. В один из таких мирных дней он вышел на улицу, чтобы спокойно покурить и продумать очередное задание, полученное из Москвы, когда его постоянная настороженность получила сигнал опасности в виде знакомой походки преподавателя перевода, наводившего на него страх еще пару лет назад. Это был Полинин, да к тому же полковник советской армии, за которым без всякого сомнения ведется здесь в Женеве превентивное наблюдение. Их встреча в фотографии обязательно вызвала бы подозрение и могла провалить миссию Анатолия. В считанные секунды разведчик оказался у себя в фотографии и закрыл на ключ дверь. На этот раз деятельность Анатолия не была скомпрометирована. Эту деятельность пришлось все-таки прекращать после ареста Пеньковского.

Если в 60-е годы нежданные встречи за границей были исключением из правил, то позже в связи с начавшимся исходом россиян они стали случаться чаще. Так, попав в начале 90-х годов в Иерусалим, Полинин сделал попытку ликвидировать в какой-то степени свою религиозную неграмотность и записался в многочасовую экскурсию по святым местам этой цитадели трех мировых религий. Он взбирался на Голгофу к месту казни Иисуса Христа, идя вдоль крестного пути, на остановках которого его приветствовали на русском языке арабы, учившиеся в свое время в Москве, он подходил к Стене плача, где можно в ее расселинах оставить между камнями записку с заветным желанием, он подходил к Гробу Господня, к которому верующие ползли на коленях, он погружался в мрачные звуки Холокоста, отпевающие 6 миллионов Евреев, погибших от рук фашистов. Что касается религиозности Полинина, то здесь он столкнулся с таким количеством противоречий, что они перечеркнули возможность отдать приоритет той или иной религии. Он услышал, что Авраам, от которого произошел еврейский народ, должен был по требованию самого Бога принести в жертву своего сына. Разве такое требование может выдвигать настоящий праведник, сам Бог? Вправе ли кто-нибудь требовать в доказательство своей преданности убить собственное дитя? И ему невольно пришли на ум знаменитые «Письма с земли» – письма Марка Твена, где автор с присущим ему юмором доказывает алогичность и противоречивость библейских сказаний. Он удивляется нелепостям рая, где люди лишены всех радостей, кроме беспрерывного пения и игры на арфах. Он пишет: «Представьте себе этот оглушающий ураган звуков – миллионы и миллионы голосов, вопящих одновременно, и миллионы и миллионы арф, отвечающих им скрежетом зубовным!.. А Бог восседает на Престоле, окруженный двадцатью четырьмя высшими сановниками, а также другими придворными, взирает на бесконечные квадратные мили своих неистовствующих поклонников, и улыбается, и мурлычет, и довольно кивает на север, на восток, на юг… Не трудно догадаться, что изобретатель этого рая не придумал его самостоятельно, а просто взял за образчик придворные церемонии какой-нибудь крохотной монархии, затерявшейся на задворках Востока».[1]