Война и мир в отдельно взятой школе (роман-буриме)

— Знаешь, такой мужичочек, лет тридцати, — брезгливо рассказывала Лиза. — Волосенки, штанишки узкие, бороденка карасем, хипстота вроде как и шапочка с буковкой…

— Неужели М?

— Не, W, вроде как Writer. Так он эту шапочку постирал, вывернул и случайно надел, как? Голова кругом от этих разночинцев…

— Да уж…

Лубоцкий подпрыгнул, легко повис на перекладине. Дейнен чихнула.

— А ты зачем туда ездила? — Лубоцкий подтянулся. — Ты же вроде передумала в писатели?

— Не передумала. Потом, там все уже были…

Дейнен достала из сумочки блокнот с Коньком-горбунком на обложке и изгрызенный оранжевый карандаш.

— У меня обострился кризис идентичности, — пояснила она. — Но теперь я излечилась березовой почкой.

— Л-карнитин тоже помогает, — заметил Лубоцкий. — Л-карнитин и кроссфит — и все кризисы… отступят.

Лубоцкий продолжил мягко, с легким хрящевым хрустом в левом локте подтягиваться. Дейнен сидела в кресле, листала блокнот.

— Моей маме помогли пиявки. Знаешь, там, на углу с Трофимовским, открыли чудесное пиявочное бюро…

— Имени Дуремара, — не удержался Лубоцкий.

Лиза поглядела на Лубоцкого порицательно, всякую пошлость она не переносила с детства.

— В пиявках — гирудин, — попытался исправиться Лубоцкий и подтянулся еще раз.

— Ну да… А ты слышал, что в восемнадцатом доме исчезли две пенсионерки?

Лубоцкий помотал головой, подтянулся.

— Да, исчезли, — подтвердила Дейнен. — Средь бела дня две пенсионерки. Словно растворились… Прямо как у Тарковского в «Зеркале», помнишь?

Лубоцкий замер в негативной фазе движения, пытаясь вспомнить пенсионерок Тарковского. Дейнен снова чихнула.

— Как в июне сопли текут, аллергии мне не хватало, что за погода… Роман, что ли, написать…

Погода держалась удивительная, бабье лето заблудилось в старых московских переулках, похоже, надолго, вода в реке зацвела и стала изумрудной, впрочем, многие грешили на ирландцев.

— Я думаю, это все Шергин-старший. — Дейнен высморкалась в платок. — Его мутантство.

— Похищает пенсионерок?

— Ну зачем похищает? Просто денег им дал и вывез в Чертаново.

— В Чертанове — пришельцы, — сказал Лубоцкий. И подтянулся.

— А все думают, что пенсионерки исчезли, потому как там портал…

На портал Лубоцкий не нашел что сказать, вспомнил про отца и «Госуслуги», где тот нашел информацию по сносу, подтянулся молча.

— А чтобы недвижимость подешевела, Шергин распространяет слухи. — Дейнен почесала лоб карандашом. — Пенсионерки пропадают — это раз. Некоторые слышат вот такой зловещий звук… — Дейнен вытянула губы свистком и протяжно погудела.

На балкон ворвался словно бы высвистанный Лизой ветер, колыхнул органзу штор, взболтал магнезию и железо, Лиза чихнула в третий раз.

— …Это два. Некоторым звонят в дверь, человек открывает, а там пустота…

— Мне так звонили, — согласился Лубоцкий. — Я открыл — а там пустота.

— А на чердаках каменная плесень.

Лубоцкий едва не сорвался с турника фирмы «Хват и Ко», поставщика инвентаря для понимающих атлетов.

— Каменная плесень? — уточнил он.

— Ну да. Камнееда. Она ест кирпичи, превращая их в прах.

Дейнен достала телефон, быстро сверилась:

— Да, есть такая. Если в домах заводится такая плесень, то все — недвижимость катастрофически дешевеет. Скупай — не хочу.

— Пожалуй… — Лубоцкий повис на левой руке, отдыхая и размышляя о несомненных преимуществах «мексиканки», немного о разночинцах, о Шергине и о плесени.

— Шергин выводит пенсионерок через портал, — сказал Лубоцкий, перекинувшись на правую. — Через портал… В Чертаново. Так?

— Он — Чичиков!

Дейнен, сидящая на подлокотнике монументального вишневого кресла, сверзилась от восторга на пол. Не поднимаясь, принялась быстро писать в блокнот, энергично пиная пяткой чугунную двухпудовую гирю.

Из мебели в комнате имелось лишь кресло, старинное, красной кожи, и телевизор, тоже старинный, все остальное пространство занимала спортивная коллекция Лубоцкого: штанги, шведские стенки, булавы, цепи, колосники, кувалды и колесные пары вагонеток, стальные цирковые шары и разновесные купеческие гири, одну из которых энергичной пяткой пинала в тот погожий сентябрьский день Лиза Дейнен.

Иногда, видимо в шаг с мыслями, Лиза отрывалась от записей и смотрела в потолок с видом настолько изумленным, что Лубоцкий, продолжавший висеть на турнике, опасался, что она может укусить себя за руку.

Лубоцкий возобновил подтягивание и сделал четыре подъема.

— Чичиков не Шергин. — Дейнен оторвалась от раздумий. — Чичиков — сама Шерга!

— Почему? — спросил Лубоцкий.

— Это же ясно: она лечилась в Швейцарии, — ответила Лиза.

Лубоцкий хотел почесать голову, но были заняты руки.

— Да ладно, это же все знают. — Дейнен принялась обмахиваться Коньком-горбунком. — Сизый давно рассказывал, его папенька пробивал, а ты все мимо. Она в Швейцарию уехала в восемь лет, во второй класс ходила. И приехала — тоже во второй класс пошла, тоже в восемь лет. Где два года?!

Лубоцкий почувствовал усталость в предплечьях.

— Вот и рассуждай. Что она два года делала?

— Лечилась? — предположил Андрей.

— Да она здоровая, как зебра! Лечилась… Известно, где она лечилась! — Дейнен пощелкала зубами.

— И что? — не понял Лубоцкий.