Он качнул ее, словно собираясь сбросить в реку, Аня снова взвизгнула. Человек уронил ее на асфальт. Девушка, рыдая, сжалась в комок, прижавшись спиной к перилам.
Камера отвернулась, похоже, человек пошел прочь от своей жертвы. Снова появилась рука, выключила фонарь. Прежде чем изображение угасло, послышался выкрик, похожий на истеричный хохот.
– Что скажешь? – спросил Дорохов, пряча смартфон. – Финиш, да?
– Финиш, – согласился Петр. – Но одно обстоятельство меня радует.
– Какое?
– Голос этого человека и близко не похож на голос кого-то из наших.
– Может, на компьютере исказили?
– Нет, Анин голос шел без искажений, значит, и его не искажен. – Безносов вздохнул с облегчением и заулыбался. – Это не из наших, понимаешь? Вот что главное!
– В принципе, да, – согласился Дядя Федор. – Но как же крыса? Как она попала в шергинский рюкзак?
Безносов потер лоб:
– Вопрос, согласен.
До начала урока было еще пятнадцать минут, однако весь класс был уже в сборе и плотной стеной стоял вокруг парты Шергиной и Селезнева.
На щеке у Ани виднелись несколько небольших запекшихся царапин, «асфальтная болезнь», как называют обычно такого рода ранения. Выглядела девушка бледновато, но в целом неплохо. Бойкот был явно позабыт и похоронен, и класс наперебой выражал Ане свое сочувствие.
Глава 3
«Двенашка»
Григорий Служитель[13]
Почти каждый день после уроков Петя шел пешком из Замоскворечья в Колпачный переулок. Путь занимал около часа, и все это время, предоставленный самому себе, Петя размышлял о последних событиях. Он по-своему любил «двенашку» и всю их школьную компанию. Петя не особо задумывался о предопределении, но если уж они оказались вместе, значит, это неспроста, значит, так зачем-то нужно. И все же в глубине души к предстоящему сносу школы он был почти безразличен. Петя оглядывался вокруг: на маму, на Федю, на учителей, на случайных прохожих – и видел, что вся жизнь состоит как бы из кругов. Если разобьется один круг, то сразу обязательно возникнет другой. И так будет всегда. А раз так, имеет ли смысл горевать из-за «двенашки»? В конце концов, если одноклассники захотят, они смогут видеться и вне старой школы. А если не захотят, получается, что не так уж и сильна была их привязанность (насчет Дяди Федора он не сомневался: с этим корешем они пройдут вместе через всю жизнь). А вот ситуацией с Шергиной Петя был искренне возмущен. Несколько раз даже набирал ее номер, желая как-то поддержать, но Аня сбрасывала звонок. Вот и сегодня в столовой он попробовал уступить ей место в очереди. Но вышло это как-то неловко и глупо: как будто если она поест раньше на одного человека, то обида ее ослабеет. Она вежливо отказалась. Петя сказал:
– Ань, слушай. Я на твоей стороне. Ты ни в чем не виновата. Это все какая-то жесть. Теперь вон до побоев дошло. Если тебе нужна какая-то помощь, сразу скажи!
Аня молча смотрела в пол.
– Ты только не подумай, я не подкатываю к тебе.
На этих словах Аня быстро взглянула ему в глаза, криво ухмыльнулась и отошла. Петю смутила такая реакция, высокомерная и злая. Тем более что он и правда даже в мыслях не имел к ней подкатывать. Еще полгода назад хотел, но боялся, а теперь и желание пропало.
В сентябре Пете всегда казалось, что он вернулся с каникул обновленным и обогащенным, что за лето достаточно вырос, научился быть самим собой и обрел долгожданную уверенность. В начале каждого учебного года он не сомневался, что уж на этот раз класс наконец воспримет его всерьез. Но то ли он ошибался насчет себя, то ли одноклассники за летние месяцы тоже успевали сильно измениться, но они снова оказывались на два-три вершка впереди Пети. Летом, знакомясь с новыми людьми, Безносов сам себе удивлялся, каким он может быть раскованным и легким. А в школе старые связи брали свое, и получалось, что отведенное ему однажды место слишком крепко держит его.