Война и мир в твиттере

Я умудрился подавиться кислородом. И пока кашлял, я наклонился ближе к папе в надежде, что он скажет что-нибудь, чтобы остановить ее, но он был еще краснее, чем я, и тут же подскочил на ноги.

– Давай я помогу тебе вернуться в постель, мама.

– Эта девочка довольно забавная. Вы вдвоем помогли мне пережить два месяца ожидания новых эпизодов моей любимой мыльной оперы, – сказала бабушка, подмигнув мне. – Передай ей, что ее нахальная мамаша может копировать наши рецепты в любой день недели.

Я дождался, пока она оказалась в своей комнате, чтобы позволить улыбке расползтись на моем лице.

Джек

– Итак.

– Итак, – эхом отозвался я.

Мы шли по улице, только я и Пеппер, у обоих в руках – завернутые в фольгу сырные тосты, пластиковые стаканы с лимонадом и гигантский макарун «Кухонная раковина», один на двоих. Было просто стоять рядом с ней, пока мама, настоявшая на том, чтобы Пеппер вышла на перерыв, снабжала нас едой, но, когда мы остались одни, все колкости, которые я раньше без конца выдавал, улетучились.

– Извини, – сказали мы одновременно. Мы остановились, пораженные этим, и затем рассмеялись – она с придыханием, и я, издавая непонятные громкие звуки, которые заставили нескольких прохожих от нас отшатнуться.

– За что ты извиняешься? – спросил я. – Ты ничего не сделала.

– Я… Я даже не знаю, если честно. Но чувствую, что должна это сказать. Мне… Во-первых, извини за то, что считала тебя Лэндоном. – Она сделала длинный глоток лимонада, и ее лицо сморщилось, словно она пыталась смыть вкус этой мысли изо рта. – И прости за то, что думала о тебе плохо, не имея полной картины случившегося.

Хотел бы я, чтобы мои руки не были заняты едой, чтобы я мог убрать их в карманы.

– Что ж, у меня причины извиняться более веские. Извини, что лгал тебе о «Визле». – Я закусил нижнюю губу. – Тем вечером я хотел признаться. И я хотел сделать это эффектно, поэтому и сделал фотографию, чтобы скинуть ее тебе от имени Волка, а ты бы сложила два и два и поняла, что это был я.

Объяснять это, конечно, не требовалось, потому что задумка была проста – фотография дала бы ей время сложить два и два и сделать вид, что она не поняла, что это был я, если бы она была разочарована. В моем поступке не было плохих намерений, поэтому взгляд Пеппер сразу смягчился.

– В любом случае, – поторопился сказать я, пока она ничего не ответила, – это, очевидно, обернулось против тебя.

Пеппер фыркнула.

– Да уж, это еще мягко сказано. Я теперь хот-доги есть не буду ближайшие лет сто.

– А потом… Я хотел признаться тебе, когда ты приходила к нам. Когда мы поцеловались. Но вместо этого сказал фигню и все испортил.

Пеппер предложила сесть на скамейку с видом на закрытую площадку для собак в парке Вашингтон-Сквер. Она сидела и смотрела на меня с такой заботой, к которой я не привык даже после нескольких недель нашего близкого общения.

– Я бы не сказала, что испортил, – сказала она.

– Да, но ты теперь мем. И отстранена от занятий.

Не знаю, почему я продолжил дальше дискредитировать себя в ее глазах, когда уже вроде перечислил все свои оплошности и глупые ошибки. Она все еще здесь, все еще смотрит на меня, но я не мог в это поверить.

– Да. – Пеппер поджала губы и на мгновение отвела от меня взгляд. Но прежде чем меня успела накрыть волна паники, она повернулась ко мне и сказала: – Но, как ни странно, это один из лучших дней за долгое время.

Я засмеялся, но лишь потому, что знал: это действительно так. Возможно, в ее словах было что-то более личное, чем проблемы, которые мы до этого не раз обсуждали, чем наш поцелуй, который мы испортили. Этого не было достаточно, чтобы все исправить, но, может, это был первый шаг в правильном направлении.

– А твоя мама…

Пеппер громко выдохнула.

– Я не знаю. Но я разберусь с этим, когда приду домой.

– Мой папа… Он сказал, что они с твоей мамой знали друг друга.

Пеппер не выглядела заинтересованной в этом так, как я.

– Да… Я так и думала. – Она пожала плечами, не глядя на меня. – Кажется, утром я сделала ей не очень вежливое замечание по этому поводу.

Я содрогнулся.

– Боюсь представить.

– Что бы между ними ни было, это их проблема, а не наша.

Я был рад услышать это от нее, в основном потому, что не хотел рассказывать ей о том, что произошло между ними. Мне казалось, она должна была услышать это от своей мамы, а не от меня, как в сломанном телефоне.

Но это не сделало все менее сложным. Кажется, что все это было гигантской кучей монстроторта от начала до конца – интересно, но беспорядочнее, чем кто-либо из нас мог ожидать.

– Можем мы… просто начать все сначала? – спросил я. – Никакого «Твиттера» или «Визла», никаких родителей и… любых экранов.

Пеппер улыбнулась мне так легко, так терпеливо. Еще несколько месяцев назад я бы ни за что не смог представить подобную улыбку на ее лице. И я почему-то был уверен, что улыбалась она так только из-за того, что происходит между нами, – чего-то устойчивого и спокойного вроде понимания, которое покоилось под нашими твитами и случайными оскорблениями в коридоре.