Война и мир в твиттере

– Нет. То, как ты вступаешься за семью – я не только про эту глупую историю с «Твиттером», – сказал он, не глядя на меня, – ты каждый день здесь. Всегда приходишь. Даже не дожидаясь, когда тебя позовут. – Он провел рукой по волосам, посмотрев на дверь в комнату бабушки Белли. – Даже я не был так предан этому месту, когда рос, и твоя бабушка может это подтвердить. Ты всегда был рядом и делал даже больше, чем мы могли попросить у ребенка. И мне очень жаль, если я заставил тебя чувствовать себя плохо из-за этого.

Слова осели между нами. Отец говорил грубовато, но серьезно, я был почти парализован. Мне внезапно захотелось взять эти слова из воздуха и поместить в себя, как будто они могут привязать к этому месту, как ничто другое. Мне хотелось всегда помнить это чувство – странное, счастливое давление в легких, гордость, облегчение и небольшая примесь вины.

– И что бы это ни значило, у твоей мамы был до жути похожий разговор с Итаном сегодня утром.

В это было трудно поверить. Настолько трудно, что я чуть не фыркнул.

– Серьезно?

– Он был совсем расстроен. Кажется, он считает, что это ты – как ты там выразился? – золотой ребенок. Что мы доверяем тебе гораздо больше, чем ему, во всем, что касается кулинарии, «Твиттера» и всего прочего. – Голос отца был раздраженный, но в то же время в нем ощущалась горечь. – Если это вам поможет… Посмотрите на вещи в перспективе. Думаю, вам обоим нужно понять, что вы хороши в разных направлениях, и перестать винить себя за то, что что-то другое получается у вас хуже.

Мне стало неловко, потому что я не был уверен, говорил он это ради меня или ради Итана. Так было всегда – даже в самый неловкий момент я никогда не знаю, где заканчиваюсь я и начинается он.

Но, может, в этом был смысл, даже если в это трудно поверить. То, как Итан остро реагировал на «Твиттер». Та странная нерешенная ссора возле бассейна, когда Пеппер взломала наш аккаунт. Я всегда был поглощен мыслями об Итане, но мне никогда не приходило в голову, что именно он думает о себе.

Возможно, мы с ним когда-нибудь поговорим об этом. Но сейчас произойдет следующее: папа расскажет о нашем разговоре маме, как они обычно делают, а она расскажет об этом Итану, и мы оба будем спокойно знать, что мы знаем, и чувствовать, что мы чувствуем, пока эта проблема не исчезнет. Но сейчас, после долгожданного разговора с отцом, я впервые был уверен, что рано или поздно мы с Итаном поговорим об этом.

– И он сожалеет о своем последнем твите. Он позвонил Пеппер сегодня утром и извинился. Просто он был очень расстроен тем, что произошло с бабушкой, и пытался быть кулинарии полезным. Больше, чем ты.

На этот раз я фыркнул. Папа толкнул меня плечом.

– Правда в том, что вы оба помогаете нам. – Он остановился, на его лбе стала расплываться морщина. – Но раз уж мы подняли эту тему… с «Твиттером».

Боже мой.

– Я не знаю, что там происходит между тобой и Пеппер, но, поскольку что-то все-таки происходит, мне кажется, я должен тебе объяснить кое-что. Как и мама Пеппер должна объяснить кое-что ей.

Я кивнул.

– Вы знаете друг друга.

– Да, что ж. Ну, и… встречались немного.

Мои глаза увеличились до размера бесполезных долларовых монет, которые автомат с проездными постоянно выплевывает обратно.

– Оу.

Отец поднял руки, защищаясь.

– Давным-давно. Очень давно.

Я попытался представить своего отца и маму Пеппер в этом «давным-давно», но мое воображение отказывалось представлять их молодыми. Мой папа был просто моим папой, какой он есть сейчас, а мама Пеппер… что ж, она ужасающая. Но поскольку она для меня как загадка сфинкса, создать реалистичный образ просто невозможно.

– И как давно было «давным-давно»?

Он задумался на мгновение. Мы оба одновременно подняли руки, чтобы почесать шею, но я вовремя себя остановил и опустил взгляд на ноги, чтобы скрыть улыбку.

– Это было… Что ж, это было до того, как я встретил вашу маму.

Я поднял брови.

– Ты бросил маму Пеппер из-за нашей мамы?

Папа уставился на кофейный столик.

– Это не произошло прямо так сразу.

Судя по тому, как жалко и подавленно он выглядел, именно так все и произошло.

– Пап.

– Она была здесь только лето, потом уехала обратно в Нэшвилл. Наши отношения в принципе не могли перерасти во что-то большее. Не так… ладно, достаточно, ты от меня больше ничего не узнаешь, – сказал папа, указывая на меня пальцем. – Не ухмыляйся.

Я так редко слышу что-либо о жизни родителей до появления нас с Итаном, что не смог удержаться:

– Ты негодяй.

Папа покачал головой.

– Я влюбился в твою маму в ту же минуту, как встретил ее. И ничто в мире не могло этого изменить.

Затем он смутился, как это обычно бывает в те редкие разы, когда он говорит о маме. Но в этот раз я не испытывал за него испанский стыд. Это, наверное, мой настоящий якорь, который всегда был здесь, – знать, что у меня есть родители, которые любят друг друга.

– Но ты огорчил… Ронни, да?

Папа сердито поджал губы.