Война и мир в твиттере

Мой отец на мгновение закрыл глаза; он выглядел таким уставшим, что я не был уверен, что он услышал хотя бы половину того, что я сказал. Я знаю, это неудобное время и уж тем более неудобное место, но мне казалось, если я не скажу этого сейчас, другого шанса у меня может и не быть.

– Джек…

– Знаешь, я никогда не понимал, почему ты так хочешь, чтобы именно я остался в кулинарии, а не Итан. Так было всегда. И я правда не понимал почему.

Папа был настолько ошеломлен, что не мог сказать ни слова в ответ. Поэтому я решил продолжить:

– Но недавно меня осенило. Итан ваш золотой сын, лучший из близнецов, тот, кому суждено покинуть гнездо и покорить мир. Потому что у тебя, к счастью, есть запасной, более тупой близнец, который сможет перенять управление этим местом у тебя.

– Почему ты считаешь, что работа в кулинарии делает тебя хуже? Боже, если эта школа закладывает тебе в голову такие глупые мысли…

– Ты только что сам назвал это наказанием! Что, кстати, глупо, потому что, если это действительно так, то ты наказываешь меня круглыми сутками на протяжении многих лет!

Я говорил достаточно громко, так что толпа покупателей уже стала смотреть на нас, словно на клоунов. Если мы удерживаем ньюйоркцев настолько, что они даже сняли наушники, значит, это правда настоящее зрелище.

Когда я наконец посмотрел на отца, его глаза горели от ярости, которую я не видел прежде.

– Поднимайся наверх.

Но я все равно продолжил говорить, чувствуя себя шестилеткой, которая ведет себя бессмысленно и глупо, – просто продолжил говорить без всякой стратегии, пока не выскажу все, что у меня на уме:

– Тебе абсолютно плевать, что я… что я сделал что-то классное. Сделал самостоятельно то, что помогло многим людям, пока это… – Мое лицо горело, голос начал срываться. – Пап, у меня хорошо получается это. Создавать приложения. Хорошо настолько, что мне хочется связать с этим свою жизнь.

Он даже не посмотрел на меня.

– Поднимайся. Наверх.

Сейчас, когда я вырыл себе настолько глубокую яму, что не знал, что с собой делать, я был благодарен инструкции. Я вышел из подсобки, не обращая внимания на любопытные взгляды клиентов, и поднялся в квартиру.

Мама была в комнате бабушки Белли, они вместе смотрели какое-то шоу на громкости достаточно низкой, чтобы услышать, как я вошел, но они не сказали ни слова. Я быстро влетел в свою комнату и закрыл дверь. И я даже не понимал, что ждал именно этого – момента, чтобы заплакать, лить глупые, злые слезы маленького ребенка. Я не плакал так давно, что первые мгновения был ошеломлен этим.

Мне хватило мозгов запереться. Я даже не дошел до кровати – просто уселся на полу, но в данной ситуации кровать казалась непозволительной роскошью: я не заслужил переживать это страдание в каком-либо комфорте. Я схватил первую попавшуюся под руки вещь, чтобы уткнуться в нее лицом и приглушить свои рыдания, и только после того, как высморкался в это и вытер слезы, я увидел, что это был фартук с логотипом «Маминых тостов» и моим именем, вышитым на нем, – отец подарил мне его несколько лет назад.

Я скомкал его и закинул в другой конец комнаты.

Наверное, он меня ненавидит. Всю свою жизнь я без остановки работал в кулинарии, лишь бы заслужить минимальное одобрение, а сейчас я разрушил все за такой короткий промежуток времени, что мне можно было дать за это олимпийскую медаль. Больше всего на свете мне хотелось отменить последние двадцать четыре часа, или, может, последний месяц, или даже год – остановить себя от создания «Визла», от самого первого твита с аккаунта «Маминых тостов», от совершения тех поступков, которые привели к настоящим катастрофам, и от того, как я наорал на отца на глазах у половины Ист-Виллиджа.

Но, если бы всего этого не произошло, в моей жизни не было бы Пеппер.

Что ж, в моей жизни Пеппер не было и так. Кто вообще знает, что происходит между нами сейчас?

Я моргнул, и на мгновение у меня перестали литься слезы. Мысль о Пеппер привела меня в чувства и напомнила, что сейчас не самое лучшее время сокрушаться по поводу кулинарии. Может, я и возмущен тем, что мне приходится проводить здесь все свое свободное время, но сейчас кто-то должен работать внизу, а кто-то присматривать за бабушкой, что значит, что у нас не хватает рук. Я еще раз утер слезы и посмотрел на себя в зеркало. Глаза были красными настолько, что я напомнил себе Итана под кайфом. Я умыл лицо и пригладил волосы руками, чтобы выглядеть поприличнее, и когда я пришел к выводу, что больше не похож на человека, который час проревел на полу, то решил спуститься вниз.

Я остановился в дверях, осматривая помещение на предмет клиентов, которым посчастливилось стать зрителями моего утреннего представления, и собирался с силами, чтобы встретиться с папой. Но за кассой стоял не он и даже не мама – это была Пеппер.