Война и потусторонний мир

Способен ли Лонжерон на предательство, при его дворняжьей верности императрице? Пахнуло неприятной тайной, и Петру не понравился запах.

Вновь застучали вилки, а Бах за стеной продолжил экзерсисы.

– …все это детали, тетя, – говорила тем временем Татьяна, отвечая на вопрос, который Петр пропустил. – Мы считаем, что наступит время…

– Вы считаете? – оборвала Малахия Врановна. Щеки ее разгорелись, губы подрагивали.

– Мы, – подтвердила Татьяна. – Нас не так уж мало.

– Но и что же вы предлагаете взамен силы?

– Этого мы пока не знаем, знаем только, что рано или поздно выход будет найден.

Малахия Врановна остановилась у вросших в стену часов.

– Значит, вам лишь бы разрушить. А восстанавливать – не ваше прогрессивное дело. Ну что же, весьма в вашем духе. Однако напомню, что пока мы все еще зависим от силы, она дает нам есть, пить и поддерживать все это. – Она царственно обвела зал руками. – И ты, если хочешь быть частью этого, вынуждена будешь вложиться.

– А кто вам сказал, что я этого хочу? Я же говорила, что не интересуюсь горным делом. Добыча огненной соли тем более противоречит принципам пацифизма. Мои планы – вернуться к кобольдам, собрать лабораторию, а там и вовсе перебраться в Живую Россию, изучать живые организмы.

Малахия Врановна сделала шаг назад, будто слова Татьяны ее толкнули.

– Отказаться от потустороннего наследия, от силы? – воскликнула она. – Ази, ты слышала?!

Дверь кабинета открылась, и Азовья Врановна торопливо вошла в зал, поправляя выбившуюся из косы прядку.

– Душа моя, – взмолилась она, подходя к Татьяне, – как же это возможно!

– А никак, – отрезала Малахия Врановна. – Все это прожекты и фантазерство. Блажь.

Некоторое время спустя показался Лонжерон. Прежде чем присоединиться к компании, он окинул взглядом присутствующих, убеждаясь, что его отсутствия никто не заметил. Петр не отвел глаз: хотелось, чтобы проклятый упырь знал, что его тайные дела известны. Лонжерон споткнулся о взгляд Петра, побледнел и стремительно направился к столу. Сев напротив, он одним махом осушил свой бокал и обтер губы.

– Мне все же интересно, как ты собралась выживать без дополнительной силы, – продолжила Малахия Врановна. – Думаешь, это легко? Отказаться от части себя?

– Пять лет я справлялась, – не без гордости возразила Татьяна. – И ни капли у вас не просила.

– Ах вот как? Значит, не просила? – Малахия Врановна сложила вместе тонкие пальцы. – А как же эта?

Татьяна метнула взгляд на замершую по ее правую руку Алину Васильевну, и лицо ее исказилось.

– Тетя, ты… не сделаешь этого…

В глазах Малахии Врановны блеснуло чувство мстительного превосходства.

– Отчего же? Если уж ты так жаждешь свободы от нас, от своего наследия, от силы, то и не будешь жалеть камень, в который я вдохнула жизнь в день твоего рождения. Он просто вернется на свое место.

Татьяна вспыхнула.

– Конечно! Ведь обратить в камень – это единственное, чем ты можешь остановить того, кто хочет тебя покинуть!

Малахия Врановна схватилась за брошь-ящерку, словно за опору, и с усилием сжала губы.

– Почему бы нам не послушать Баха? – воскликнула Азовья Врановна, переводя полный страха взгляд между дочерью и сестрой, которые, казалось, были готовы забыть о приличиях. – Как Ольга чудесно играет, пойдемте! Ну пойдемте же!

Она поднялась из-за стола. Из уважения к ней все отправились следом.

В соседней комнате за клавикордами сидела светловолосая девушка с небольшим припухшим личиком и красными, словно от недавних слез, глазами. Заслышав шаги, она встала и поклонилась.

– Играй, играй, Оленька, мы обещаем не мешать тебе, – проворковала Азовья Врановна. – Будь любезна, мою любимую.

Ольга заиграла, и белые пальцы сливались с клавишами. Играла она и правда прекрасно – искусно и в то же время с наивной детской пылкостью: вся ее фигура, лицо, спина и плечи были пронизаны меланхолическими нотами партиты. Гости слушали с благоговейной печалью, даже лицо Малахии Врановны смягчилось.

– Не правда ли, она чудо? – сказала Азовья Врановна полушепотом. – Я даже не стала обращать ее в ящерку. Премило играет, а ведь всего лишь камеристка.

– С каких это пор ты забираешь себе камеристок? – отозвалась Татьяна. – Давно она у вас?

– Всего несколько дней, бедняжка, еще сильно тоскует…

– Откуда же?..

– Убита, представь себе, такая жестокость. Какой-то франт, молодой юнкер, вскружил ей голову. Наговорил глупостей, что, мол, это она должна блистать на балах, а не ее барышня, потому как барышня ей в подметки не годится. Уговорил нарядиться в барское платье, надеть украшения и поехать кататься. А как добрались до реки – он ее и утопил.

– Мерзавец сорвал с нее камни – и был таков, – процедила Малахия Врановна.

Ее сестра закивала.

– Тело попало в подводное течение, его принесло в наш водоем, ну мы и решили… Между прочим, по слухам, она далеко не первая камеристка, павшая от руки этого злодея. Слышала о нем от русалок в столице, а теперь его, очевидно, перевели на Урал, и он…

Петр обернулся на шорох. Лиза поспешно отвернулась, но от него не ускользнули блестящие дорожки на ее щеках.

Елисей также заметил ее расстройство.