Война и потусторонний мир

– Лизавета Дмитриевна, что с вами?

– Это все от Баха, – предположила Азовья Врановна. – Он и меня всегда приводит в смятение.

Лиза постояла, отвернувшись, пока не сыграли последние ноты, а потом решительно подняла голову.

– Тот мужчина, – спросила она Ольгу, глядя на нее покрасневшими глазами. – Были ли у него светлые волосы, немного курчавые на затылке, и бакенбарды, узенькие такие, как стручки гороха? И карие глаза, добрые-предобрые, и ямочки на щеках?

Ольга в удивлении поднялась.

– Вам приходилось встречаться с Василием Григорьевичем?

Лиза горько усмехнулась:

– Мне он представился Григорием Васильевичем.

– Лизавета Дмитриевна… – начал пораженно Елисей, но Лиза не позволила ему договорить. Выправив плечи, она твердо поглядела ему в глаза.

– Простите мне мою ложь… и вы, Петр Михайлович, простите. – Лиза откинула пряди от шеи. – Это правда, я вовсе не княжна, а только горничная ее светлости… Я тоже подпала под чары этого человека, но… он так говорил… я так верила… В тот вечер я оделась в хозяйское выходное платье и камни, а потом поехала кататься, воображая себя княжной, ведь… – Она вскинулась, глянула с вызовом: – Ведь разве он не прав, разве я хуже? – Внезапно опомнившись, она закрыла лицо руками. – Нет, нет, что я говорю… я глупая, глупая, я обманщица, я воровка, я не зря поплатилась…

Растерянно глядя на нее, Елисей неуклюже поднял лапы, и Лиза, так и не отнимая рук от лица, но словно почувствовав его близость, шагнула в пушистое объятие.

– Лизавета Дмитриевна, – ласково произнес он, несмело касаясь ее волос, – остался только вечер… Уже с рассветом вы полностью обратитесь, и все будет позади. Вы будете свободны от прошлой жизни, а новая будет такой, как вы сами пожелаете. – Он вздохнул и шепнул ей в макушку: – Лиза…

Она расплакалась сильнее.

Оставаться рядом показалось бестактно.

– Оставим их, – сказал Петр, и все будто очнулись. Засуетившись, зашуршали туфлями и гуськом вернулись в гостиную.

Петр направился было вслед за ними, но вдруг услышал звук, который заставил его остановиться. Где-то в дальних комнатах сдавленно выла собака. Намереваясь не делать ничего поспешного, а лишь прислушаться, Петр осторожно сделал шаг к коридору, но Азовья Врановна удержала его за локоть.

– Петр Михайлович, – сказала она, – уделите мне минуту. Расскажите, нравится ли вам у нас. Я слышала, дочь показала вам сад? Пришелся ли он вам по вкусу?

Петр мимолетно обернулся, запоминая комнаты, из которых ему слышалась собака, и позволил повести себя к главной зале.

– Боюсь, «по вкусу» не в полной мере выражает мои чувства. Право, я затрудняюсь подыскать слова, столько в этом красоты и искусства.

Азовья Врановна слушала его с мягкой, покровительственной улыбкой.

– Вы хороший человек, Петр Михайлович, я это вижу, – сказала она. – Я понимаю, почему Танюша желает вам добра и просит за вас. Я одобряю ее благородный порыв, и все же, боюсь, жениться вам придется.

Петр посчитал, что неверно ее расслышал.

– Как вы сказали?..

Азовья Врановна похлопала его по руке.

– Вы же видите, моя сестра не пойдет против своих принципов, а значит, дороги назад вам уже нет. А что вам? Поживете здесь годков пять, сделаете цветок – и вы свободны.

– Пять… лет? – ошеломленно отозвался Петр.

– Вам ведь здесь понравилось? Вот будет возможность рассмотреть все в деталях. Тепло ваше отбирать никто не собирается, в других смыслах вы Татьяне также, видимо, неинтересны… все это формальность. Формальность, которую, к сожалению, придется исполнить.

Мерзковатый липучий страх, страх, хотя бы однажды испытанный каждым мужчиной, загнанным в свадебную ловушку, тюкнул молоточком по желудку.

– Я не думаю, что ваша дочь согласится… – Петр обернулся, выискивая взглядом Татьяну, но Азовья Врановна удержала его за локоть.

– Танюша слишком горда, чтобы просить вас, но вы же видите, выбор у нее небольшой. Алина – ее подруга с младенчества, можно сказать, сестра. На что бы вы пошли ради того, кто вам настолько дорог?

Петр гулко и больно сглотнул.

– Азовья Врановна, позвольте мне говорить с вами откровенно, – начал он, вглядываясь в ее доброе, материнское выражение лица. – Я не могу здесь оставаться, ни на пять лет, ни даже на пять дней. Как вы, возможно, знаете, в Живой России война, и я…

– И вы необходимы для победы над французом? Не слишком ли самонадеянно, Петр Михайлович?

– Но мое место там!

– Однако сейчас вы здесь – и вряд ли ваше отсутствие там на что-нибудь повлияло.

– Как вы не понимаете, – Петр выдохнул, сдерживаясь, – я должен быть там, должен!

– И вы будете, – сказала Азовья Врановна примирительно, – просто немного позже. Поверьте, по-другому нельзя…