Война и право после 1945 г.

В самом движении Красного Креста идея Бернадотта подталкивала в сторону позиции членов Лиги против позиции МККК. Он с самого начала участвовал в дискуссиях, продвигая с 1946 г. свой план, целью которого было «заставить Международный комитет стать интернациональным как по составу, так и по функциям», и в качестве основного организатора конференции в Стокгольме в 1948 г., благосклонно исполняя роль председателя во время непрерывной кампании против МККК, которую проводили на этом форуме американцы и бельгийцы[84]. Однако его интерес и интерес его страны к этим вопросам, возможно, не может быть полностью объяснен политическими процессами внутри движения Красного Креста. По крайней мере два министерства иностранных дел подозревали, что за этим стоит некий грандиозный план. Директор политического департамента швейцарского Министерства иностранных дел 2 августа 1948 г. сообщил британскому представителю в Женеве, что «швейцарское правительство весьма озабочено шведским предложением относительно того, что Комитет следует интернационализировать… Во-первых, потому, что шведы старались придать вес своим претензиям на статус нейтралитета, сопоставимый со швейцарским, и, во-вторых, из-за личных амбиций графа Бернадотта». Для Уайтхолла в этом не было ничего нового. «Нам уже какое-то время было известно, – отметил чиновник высокого уровня из Министерства иностранных дел 9 августа, – что к числу амбиций графа Бернадотта относилось стремление к тому, чтобы Швеция стала северной Швейцарией, т. е. перманентно нейтральной, а сам бы он возглавлял шведский Красный Крест, либо соперничающий с МККК, либо заменивший его (sic!). Советское правительство испытывает неприязнь к швейцарскому правительству и МККК, так что оно вполне могло поощрять графа Бернадотта»[85]. Похожих взглядов по поводу надежд шведов и амбиций Бернадотта придерживался сэр Джон Кеннеди, ведущая фигура в британском Обществе Красного Креста. В апреле 1948 г. в беседе с сотрудником военного министерства он заметил, что, поскольку Швеция не смогла стать «нейтральной страной, воспринимаемой наравне со Швейцарией», и поскольку граф смог пробиться в Комитет, «шведы теперь, по-видимому, сменят курс и будут поддерживать точку зрения славян, и эта тенденция будет подпитываться растущим чувством страха перед могучим соседом»[86]. С могучим соседом действительно было трудно поладить, даже тем, кто очень к этому стремился.

Страх перед СССР, по твердому убеждению американских и британских дипломатов, вовлеченных в этот процесс, был главным фактором, определяющим состояние умов всех участников из континентальной Европы, и именно этим, с точки зрения англосаксов, отчасти объяснялось исключительное стремление европейцев сделать конвенцию о гражданском населении настолько всеобъемлющей, насколько возможно. Но если дело и обстояло именно так, то у меня на этот счет нет никаких явных доказательств; впрочем, возможно, это и не тот предмет, о котором люди будут с легкостью говорить. Более очевидным мотивом для такого рода конвенции – притом мотивом, в котором гораздо проще признаться, – было то, что произошло со странами, подвергшимися военной оккупации во время недавно закончившейся войны. Среди тех, кто принимал активное участие в подготовительной работе, несомненно, наиболее значительным действующим лицом была Франция.

Франция представляется во всех отношениях государством, чей подход к процессу пересмотра был наиболее запутанным. Отчасти это было следствием тяжелого опыта, через который недавно пришлось пройти этой стране, отчасти же (как предполагали американцы и англичане) – политической неразберихи и конституционной слабости.

Западных наблюдателей не могли не поражать две основные черты французской политики. Во-первых, Франция не переставала пребывать в состоянии «временного» правления, начиная с момента освобождения в конце 1944 г. и вплоть до осени 1946 г.; во-вторых, коммунистическая партия там была очень активна, не только как участник «переходной» политики, но и как крупнейшая партия, вошедшая в коалиционное правительство после выборов, состоявшихся в ноябре 1946 г., и находившаяся в нем вплоть до следующей весны и с тех пор бывшая наиболее явной антиамериканской и просоветской партией в Западной Европе. На снисходительный англо-американский взгляд, во Франции царил полнейший сумбур, страна потеряла свою прежнюю силу и решимость реализовать восстановление экономики и была не в состоянии ощутить ту скрытую национальную мощь, которую впоследствии высвободил де Голль. Проявлявшаяся время от времени нерешительность французской делегации на конференциях 1947 и 1949 г. объяснялась разногласиями внутри французского кабинета и изменениями курса вследствие давления лоббистских групп бывших военных, а также тех, кто попал в плен или был депортирован.