Война и право после 1945 г.

Однако на этих традиционных для Красного Креста проблемах и заканчивался серьезный интерес к Комитету со стороны Великобритании, а ее солидарность с ним улетучивалась. У нее не возникло большого энтузиазма по поводу идеи распространения действия конвенций на внутренние конфликты наряду с внешними. Противодействие Великобритании стало настолько навязчивым и мелочным, что ее делегация в 1949 г. стала самой непопулярной из всех и навлекла на себя критику даже со стороны своих ближайших союзников. Помимо принципиальной критики проектов текстов со стороны Великобритании, можно привести два общих объяснения ее поведения. Во-первых, отношения Уайтхолла со своим Национальным обществом Красного Креста отличались от тех, которые считались нормальными в других странах. Следствием этого было полное отсутствие понимания того, что происходило в международном движении Красного Креста. Там, где другие национальные администрации делали свои национальные общества своими доверенными структурами (наиболее явно это относилось к США, но в разной степени также и ко всем, кто участвовал в работе движения), Уайтхолл не считал нужным это делать, а лица, обладающие властью в британском Красном Кресте, который сам по себе в то время был исключительно иерархической организацией, не подталкивали его к этому. Таким образом британское Министерство иностранных дел было избавлено от хлопот по поводу взаимодействия с какой-либо иной структурой Международного движения Красного Креста, помимо собственно МККК, что опять-таки выставляло Уайтхолл в особом свете. США и все прочие участники, о которых что-либо известно, сравнительно мало беспокоились по поводу статуса МККК. Комитет был – и остается – исключительной, единственной в своем роде, базирующейся в Швейцарии и управляемой швейцарцами неправительственной организацией, ради общей пользы наделенной квазиполитическими и дипломатическими функциями с согласия (часто молчаливого) государств. По-видимому, большинство западных государств наблюдало за его прагматичным, постепенным развитием без ревности или озабоченности. Уайтхолл, однако, относился к МККК в высшей степени настороженно, и поэтому нельзя считать, что в результате этих переговоров и конференций Великобритания оказалась в большом выигрыше с точки зрения ее интересов как по причине подозрительности в отношении МККК, так и из-за отказа поступиться своим суверенитетом, посылая официальных делегатов на конференцию Международного движения Красного Креста в 1948 г.

Американский подход был относительно спокойным. Опыт использования конвенций 1929 г. в военное время определил для США повестку дня в отношении пересмотра и усовершенствования, достаточно похожую на ту, которую выработала Великобритания, чтобы они могли вместе работать над большинством проблем, связанных с Красным Крестом и военнопленными; расхождения между ними были интересными, но бывали нечасто. Опытом США как первоначально нейтральной страны в этой войне – более того, нейтральной страны, граждане которой свободно перемещались по воюющим странам, – была обусловлена их более твердая поддержка целей и задач будущей конвенции о защите гражданского населения; а из их собственного исторического опыта ведения гражданской войны, возможно, как раз и проистекало их более благосклонное отношение к предложениям распространить действие конвенций на внутренние конфликты.

Однако всякий раз, когда военные и гуманитарные соображения вступали между собой в противоречие, американские военные выступали с тех же позиций, что и британские (а в конечном итоге и советские). Шероховатости, иногда возникавшие в отношениях между британской и американской делегациями на конференциях 1947 и 1949 г., были не столько связаны с сутью предмета обсуждения, сколько с процедурными и стилистическими разногласиями. Поведение британцев на переговорах нередко утомляло, а убежденность Великобритании в собственной непревзойденной мудрости и столь же непревзойденной важности было трудно переносить.

Кроме того, США не слишком беспокоились по поводу СССР. Вопрос советского участия мало заботил Вашингтон. Французы не могли этого понять и до последней минуты всеми способами пытались заставить Госдепартамент посмотреть на ситуацию их глазами, но без успеха. На начало зимы 1948–1949 гг. Вашингтону, по-видимому, было глубоко безразлично, соизволят русские появиться или нет, – и эта упорная позиция, как можно предположить, наблюдая за поведением русских дипломатов, на самом деле намного сильнее повлияла на их решение участвовать в конференции, чем суета французов.