Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917

После трех заседаний князь Голицын провел подсчет голосов членов комиссии, поддержавших мою позицию или высказавшихся против. Мои противники, получив на один голос больше, оказались в большинстве. Среди моих оппонентов был генерал Беляев, который признал, что голосовал против, руководствуясь своими представлениями о стратегическом положении России. Позднее, в частной беседе, Беляев согласился с моим мнением, но в заседаниях комиссии он никогда больше не высказывался на эту тему, так что я не вполне уверен, каких взглядов он в действительности придерживался. Членом комиссии должен был быть и министр внутренних дел Протопопов. Перед самым началом заседания я встретился с ним в кабинете князя Голицына, где уже был подготовлен для совещания стол. Тем не менее, когда туда вошел М. В. Родзянко, Протопопов резко повернулся и вышел из комнаты через другую дверь. На первом заседании его место пустовало, а в следующие дни он присылал вместо себя одного из товарищей министра. К моему изумлению, при подсчете голосов этот чиновник объявил, что министр Протопопов, которого он представляет, согласен с моим мнением. Несмотря на исход голосования, на следующее заседание, дата которого заранее не оговаривалась, решено было пригласить нескольких наиболее значительных польских политических деятелей. Предполагалось дать им возможность изложить надежды и чаяния пускай хотя бы только тех поляков, мнения которых они сами представляли. Это заседание состоялось примерно 2 февраля. Как нам теперь известно, спустя две недели произошла революция, которая коренным образом изменила надежды и возможное будущее Польши.

Все дела, ради которых я приехал в Петроград, были завершены; оставалась только поездка с последним докладом к императору и возвращение в Ставку. Как раз тогда я получил из Севастополя телеграмму генерала Алексеева, в которой сообщалось, что его здоровье значительно поправилось, и он предполагает прибыть в Могилев за несколько дней до окончания своего отпуска. Мне было необходимо оказаться в Ставке раньше Алексеева, чтобы иметь возможность подготовиться к передаче дел и ознакомлению генерала со всем, что произошло в его отсутствие. Требовалось также рассказать ему о всех начатых или запланированных, но покуда не доведенных до конца предприятиях.

На 26 февраля, после двухмесячного перерыва, было назначено начало работы Государственной думы. В думских кругах до последней минуты не теряли надежды, что в день открытия будут проведены изменения в составе Совета министров. В особенности здесь ожидали и надеялись, что в отставку отправится Протопопов. Время истекало, а долгожданный императорский указ все не появлялся. В начале февраля, до открытия сессии, Родзянко попытался испросить аудиенцию у его величества, но ответа не получил. За несколько дней до первого заседания он еще раз обратился с той же просьбой, но она в течение двух дней также осталась без ответа. Поэтому председатель Думы опасался, что ему не удастся встретиться с императором и передать ему свои опасения относительно неблагоприятных условий, в которых будет проходить работа палаты. На обеде в британском посольстве Родзянко поделился со мной своими тревожными ожиданиями. Я пообещал, что назавтра во время доклада императору выясню этот вопрос. На следующий день, после моего доклада Родзянко получил приглашение приехать во дворец. Однако разговор с императором его не успокоил, поскольку ему не удалось убедить себя в том, что его величество склонен пойти навстречу желаниям Думы. Вечером 24 февраля, зная, что на следующий день я снова отправлюсь делать доклад императору, Родзянко приехал ко мне в гостиницу, и наш разговор с ним продлился до двух часов пополуночи. Пожелав ему доброй ночи, я пообещал еще раз переговорить с царем и просить его удовлетворить желания так называемого «Блока»[162].

«Блоком» называлось собрание партийных лидеров и наиболее значительных и влиятельных членов Государственной думы и Государственного совета. Фактически в тот момент их желания были весьма умеренными. Они хотели, чтобы перед открытием думской сессии царь издал указ, который бы наделял Александра Трепова полномочиями сформировать Совет министров по своему собственному выбору. Далее, этот кабинет должен был быть ответственным не перед Думой, но перед императором[163].

Времени для этого было еще достаточно. К началу думской сессии указ мог быть уже обнародован и Дума приступила бы к работе в совершенно иных условиях. Император отлично знал, что я не чужой в думских кругах. Это было известно ему как из рассказов его окружения, так и от меня самого – и вот по какой причине.