Размер может иметь значение, однако для геоэкономики он менее значим, чем для традиционной геополитики и военного дела. Сингапур и Катар здесь выступают двумя нагляднейшими примерами[394]
. Сингапур выделяется своими ведущими СФБ, «Темасек» и Инвестиционной корпорацией правительства Сингапура (ИКС), которые обеспечили 60 % от трансграничных сделок на 23 миллиарда долларов мировых СФБ в начале 2014 года. Наряду с центральным банком страны (Валютным управлением Сингапура) эти два СФБ генерируют финансовые результаты, необходимые для поддержания оборонного бюджета крошечного города-государства в размере почти 10 миллиардов долларов[395]. Катар – страна меньше штата Коннектикут и с населением (260 000 человек), сопоставимым со штатом корпорации «Морган Чейз», – является ключевым игроком почти любой революции, случившейся на Ближнем Востоке с 2011 года[396].Помимо размеров, сумм и темпов роста, объяснить способность страны к ориентации внутреннего рынка на геополитические цели помогают еще четыре фактора: способность жестко контролировать доступ на внутренний рынок, способность перенаправлять аппетиты внутреннего импорта на реализацию геополитических целей, предполагаемое или фактическое согласие относительно размеров внутреннего рынка (это, безусловно, особенно касается Китая и региональной динамики в случае с Россией) и траектория роста, которая побуждает другие страны сопоставлять развитие и его издержки с текущими внешнеполитическими интересами. Среди множества используемых ныне различных геоэкономических инструментов эти критерии внутреннего рынка являются, пожалуй, наиболее релевантными для определения того, насколько прибыльными окажутся торговая и инвестиционная политика или санкции с точки зрения геополитических выгод.
Имеются три основные переменные, которые определяют, насколько успешно та или иная страна сможет, благодаря своей энергетической политике, воздействовать на геополитическую ситуацию: сила монополии (владение рынком, как в случае ОПЕК), сила монопсонии (покупательная способность, как в случае США и Китая) и «транзитное» положение между основными покупателями и продавцами (например, Суэцкий канал, крупнейший международный нефтяной маршрут, укрепляет стратегическое значение Египта). Все три переменные претерпевают серьезные сдвиги. Сланцевая революция, в целом, и господство США среди чистых экспортеров энергоносителей, в частности, оказывают дополнительное давление на уже пострадавшую ОПЕК и способны привести в конечном счете к роспуску картеля[397]
. Растущие энергетические аппетиты Китая, Индии и других стран поглощают значительную долю экспорта конкретных стран (а подобные сделки все чаще заключаются в форме двустороннего соглашения между государствами), и покупательная способность приобретает новые свойства геополитического давления на импортеров. Примером может послужить сделка 2014 года между Россией и Китаем, когда стороны окончательно согласовали условия тридцатилетнего контракта на поставку газа: покупательная способность Пекина и геополитическое значение контракта для России в итоге обеспечили Китаю преимущество (до того переговоры продолжались десять лет). Что касается давних транзитных артерий – Панамского канала, Малаккского пролива, Ормузского пролива и газовых магистралей Центральной Азии, – они могут укрепить или потерять свою стратегическую значимость по мере того, как новые источники поставок начнут изменять текущие модели спроса и предложения.