Война, какой я ее знал

17-го числа сведения о наступлении немецкой армии приобрели более отчерченные формы. На протяжении довольно широкого участка фронта обнаруживалось немало отдельных частей неприятеля, однако о едином крупном соединении пока не сообщалось. В ночь с 17-го на 18-е было отмечено заметное оживление в перемещении немцев на участке фронта перед позициями частей 20-го корпуса. Данное обстоятельство могло оказаться отвлекающим маневром для атаки на 8-й корпус Первой армии, или же атака на 8-й корпус могла служить отвлекающим маневром для нанесения удара по 20-му корпусу. Я склонялся к мысли, что действительной целью противника являлся 8-й корпус.

Если бы немцы атаковали позиции Третьей армии, мы бы нашли, чем их встретить. 5-я дивизия высвободила 95-ю, а 80-я выдвигалась на линию 12-го корпуса, чтобы гарантировать выход наших частей на линию Зигфрида к 19-му числу. Единственным участком, на котором немцы могли действительно нанести урон Третьей армии, был треугольник между реками Саар и Мозель, где, прикрывая участок шириной в пятьдесят километров, находился полковник Полк с усиленным 3-м кавалерийским дивизионом.

Я вызвал генерала Милликина и обсудил с ним возможные варианты действий 3-го корпуса – его атаку в северном направлении в случае, если немцы продолжат наступление на 8-й корпус Первой армии. Я также дал распоряжение Эдди ввести в бой 4-ю бронетанковую, поскольку чувствовал, что иначе дивизию направят на север по приказу главнокомандующего. Факт, что я поступил подобным образом, говорит о том, сколь невысоко я в тот момент оценивал серьезность угрозы, которую несли в себе действия неприятеля.

В 10.30 18-го числа позвонил Брэдли и попросил меня прибыть на совещание в Люксембурге с начальником разведотдела, начальником планирования и начснабом моего штаба. Он предупредил, что я услышу там нечто такое, что мне очень не понравится. Когда я появился в штаб-квартире, Брэдли показал мне на карте, как глубоко продвинулись немцы, и спросил, что бы я мог предпринять в [165] связи со сложившимися обстоятельствами. Я ответил, что могу сегодня же ночью остановить наступление 4-й бронетанковой и начать концентрировать ее части в районе Лонгви. Я также сказал, что утром можно снять с фронта и перебросить на Люксембург 80-ю дивизию, а 26-я дивизия, хотя в ее составе и находятся четыре тысячи «зеленых» из пополнений, полученных от штабных частей, может быть приведена в состояние боевой готовности в течение двадцати четырех часов.

Той же ночью около 23.00 мне позвонил Брэдли и попросил приехать в Верден в 11.00 19-го для встречи с ним и с Эйзенхауэром. Я сразу же объявил на 08.00 19-го штабное совещание с участием нсех членов главного штаба Третьей армии, а также генерала Уэйленда с его штабом.

Я открыл совещание сообщением об изменении планов и предупреждением относительно того, что, хотя все мы привыкли действовать быстро, теперь нам придется продемонстрировать еще большую скорость и оперативность. Мы набросали черновой план, основанный на том, что мне будет предоставлена возможность оперировать 8-м корпусом Первой армии (Мидлтон) и 3-м корпусом Третьей армии (Милликин) на любых двух из трех возможных направлений. С левого фланга маршруты атаки располагались по приоритетному принципу следующим образом: из предместий Ди-кирка прямо на север; из предместий Арлона на Бастонь, который все еще принадлежал нашим войскам; и последний вариант – из предместий Нефшато против левой стороны острия клина вражеского наступления.

Поскольку предполагалось, что мы с Кодменом вылетим в Верден в 09.15, между 08.00 и 9.00 мы провели штабное совещание, где выработали три варианта дальнейших наших шагов, мы также договорились об условном сигнале. Данный сигнал я должен был подать, позвонив Гэю, чтобы он и остальные поняли, в каких именно двух из трех возможных направлениях должно развиваться наше контрнаступление. Все крайне просто, так что люди, считающие, будто война какая-то очень сложная вещь, заблуждаются.

В Вердене мы приземлились в 10.45. На совещании присутствовали Эйзенхауэр, Брэдли, Диверс, маршал авиации Теддер, а также еще большое количество офицеров штаба. Начальник разведотдела штаба экспедиционных сил союзников генерал Стронг обрисовал сложившуюся ситуацию – положение не давало поводов для оптимизма. Эйзенхауэр выразил намерение пригласить меня в Люксембург, с тем чтобы я руководил контрударом, и спросил, когда бы я мог приступить. Я ответил, что во второй половине дня 19 декабря. Он пожелал, чтобы я решительно атаковал силами по меньшей мере шести дивизий.

Я заявил, что смогу нанести противнику ответный удар силами трех дивизий, а именно 4-й бронетанковой, а также 26-й и 80-й пехотными, [166] причем сделаю это не позднее 22-го числа. В том случае, если мне придется дожидаться сбора больших сил, мы лишимся эффекта внезапности.

Мое намерение контратаковать 22-го вызвало волнение. Судя по восклицаниям, кому-то казалось, что я зарываюсь, стремлюсь произвести внешний эффект, тогда как другие одобряли мое решение.