Удивленно моргая, я прислушиваясь к собственному дыханию, грохоту волн, плачу Ангаррад, Шуму Бена…
– Чего не слышу?
Бен снова поднимает голову.
Он встает на ноги, не выпуская из рук сына…
– Я его слышу! – кричит он, поднимая тело Тодда в воздух. – Я слышу его голос!
Прибытие
– «А в воздухе стоит какая-то странная стужа, сынок, – читаю я вслух, – и я имею в виду не только наступление зимы. Меня пугает будущее».
Я перевожу взгляд на Тодда. Он все так же лежит, не мигая, не шевелясь.
Но время от времени его Шум раскрывается, и на поверхность всплывают воспоминания: о нашей первой встрече с Хильди или о Бене с Киллианом, Тодд в них еще совсем маленький, его Шум сияет от счастья, ведь они втроем идут рыбачить на болото рядом с Прентисстауном…
Тогда мое сердце наполняется надеждой и начинает биться чуть быстрей…
Но потом его Шум снова стихает…
Вздохнув, я откидываюсь на спинку сооруженного спэклами стула, стоящего под поставленной спэклами палаткой, возле разведенного спэклами костра, рядом с каменным ложем, на котором все эти дни покоится Тодд.
Его обожженная грудь намазана лечебным снадобьем спэклов.
И она заживает.
А мы ждем.
Мы ждем.
И надеемся, что он к нам вернется.
Снаружи плотным кольцом стоят спэклы, их Шум образует подобие щита. «Конец Всех Троп» – так называет это место Бен, здесь он спал долгие месяцы, пока заживала его рана, долгие месяцы на грани жизни и смерти. Пуля убила бы его, если бы не спэклы.
Но Тодд умер. Я была уверена в этом тогда и уверена сейчас. Он умирал на моих глазах, на моих руках – вспоминать об этом так больно, что лучше не буду…
Но Бен засыпал грудь Тодда снегом и быстро остудил страшные ожоги, которые парализовали его, остудил уже и так холодного Тодда, изнуренного долгой схваткой с мэром. Бен говорит, что Тодд просто привык скрывать свой Шум, а от холода и боли он окончательно заглох, но сам Тодд не умер, нет…
Однако я считаю иначе.
Тодд покинул нас, пусть и не хотел. Он держался до последнего, сколько мог, но потом все же покинул нас.
Я видела, как он уходил.
Но, быть может, он не успел уйти далеко.
Может, мы с Беном его удержали, не дали ему сделать последний шаг.
И когда-нибудь он к нам вернется.
– Да нет, все нормально, – отвечаю я, убирая дневник, который читаю Тодду вот уже несколько недель, надеясь, что он меня слышит.
Надеясь, что он придет ко мне из того неведомого края, куда ушел.
– По-прежнему.
Он поворачивается ко мне:
– Надеюсь.
Я отворачиваюсь:
– Ты вернулся другим.
1017-й предложил лечить Тодда в Конце Всех Троп, и Бен сразу согласился. А поскольку Нью-Прентисстаун превратился в новое озеро у подножия водопада и единственной альтернативой было держать Тодда в тесной палате на борту корабля-разведчика (за последний вариант горячо выступала госпожа Лоусон – она теперь заправляет почти всеми делами, которые не перепоручает Уилфу и Ли), я тоже неохотно согласилась.
Бен кивает и переводит взгляд на Тодда:
Все эти дни я внимательно наблюдаю за Беном и задаюсь вопросом: неужели это – будущее Нового света, будущее всех мужчин, которым рано или поздно придется полностью открыть себя голосу планеты, сохранив свою личность, но при этом впустить в нее личности всех остальных и по собственной воле слиться со спэклами, слиться с окружающим миром?
Не все мужчины на это пойдут, уж слишком они мечтали о лекарстве от Шума.
А что будет с женщинами?
Бен убежден, что Шум есть и у нас. Если мужчины могут заглушать свой Шум, женщины непременно научатся его открывать.
Он часто спрашивает, не хочу ли я попробовать.
Я не знаю.
Почему мы не можем жить так, как есть? И почему кто-то должен решать за остальных?
В любом случае нам предстоит выслушать еще пять тысяч мнений.
Он приподнимает бровь:
Я улыбаюсь:
– Брэдли прекрасно меня заменит. А ты пойдешь?
Бен опускает глаза на Тодда: