Война хаоса

И все спрашивает себя, как он мог так ошибиться…

Я поворачиваюсь к нему…

[Небо]

Она поворачивается ко мне…

И хотя голоса у нее нет, одним взглядом она заставляет меня попятиться…

Потом встает…

И я снова пячусь, роняя ружье на заснеженный песок, лишь теперь сознавая, что до сих пор держал его в руках…

– Ты! – выплевывает она, шагая мне навстречу. Чириканье, которое вырывается из ее рта, звучит ужасно, это звук ярости, звук горя…

Я не знал, показываю я, продолжая пятиться. Я думал, это вожак Бездны…

(или нет?)

– Ложь! – кричит она. – Я слышу тебя! Ты сомневался! Сомневался, но выстрелил!..

Эта рана – от оружия Земли. Значит, лекарство Земли может ее исцелить…

– Уже поздно! – кричит она. – Ты его убил!

Я смотрю мимо нее на Источника, который держит Ножа в своих объятиях и прикладывает к его груди комья льда, зная, что это бессмысленно. Боль раздирает в клочья его голос – оба его голоса…

И я вижу, что она права…

Я убил Ножа…

Я убил Ножа…

– ЗАТКНИСЬ!

Я не хотел, показываю я, запоздало понимая, что я в самом деле не хотел.

– Какая разница! – выплевывает она…

И тут видит оброненное мною ружье…

[Виола]

Я вижу оружие, белую палку на белом снегу…

Я слышу плач Бена, он снова и снова повторяет имя Тодда. Мое собственное сердце разрывается от боли, я едва дышу…

Но я вижу оружие…

Поднимаю его с земли…

И навожу на 1017-го.

Он больше не пятится, только смотрит на меня…

Прости, говорит он, осторожно поднимая руки – эти длинные тонкие руки, которыми он убил моего Тодда…

– «Прости» его не вернет! – сквозь стиснутые зубы кричу я, и хотя мои глаза застланы слезами, в голове наступает какая-то ужасная ясность…

Я чувствую вес ружья в руке… Чувствую волю в сердце, которая позволит мне выстрелить…

Вот только я не умею.

– Покажи мне! – кричу я 1017-му. – Покажи, чтобы я могла тебя убить!

Виола, слышу я задыхающийся от горя голос Бена. Виола, подожди…

– Не буду я ждать, – решительно отвечаю я, все еще держа палку перед собой. – ПОКАЖИ!

Прости, снова говорит 1017-й, и даже сквозь ярость я вижу, что он искренне сожалеет – не только о содеянном, но и о том, что значит его ошибка для будущего планеты и спэклов… Он отдал бы все, чтобы повернуть время…

Я вижу это…

Но мне плевать.

[Небо]

– Покажи мне! – кричит она. – Или, клянусь Богом, я забью тебя этой штукой до смерти!

Виола, говорит Источник, все еще сжимая в объятьях Ножа.

Я заглядываю в его голос…

Сердце Источника разбито…

Настолько, что заражает своей тоской весь мир вокруг…

Ибо когда скорбит один из нас, скорбим мы все…

Его горе переполняет меня, становится моим личным горем, горем Земли…

Я сознаю весь ужас своей ошибки…

Возможно, из-за нее погибнет Земля, погибнет мир, который я заключил такой ценой…

Небо не имел права ошибаться…

Я убил Ножа…

Я наконец-то убил Ножа…

Ведь я так долго об этом мечтал…

Но исполнение мечты ничего мне не дало…

Я лишь страдаю от безбрежного горя, которое сам же и причинил…

Я вижу его на лице безголосой…

Безголосой, которая сжимает в руке ружье, но не умеет с ним обращаться…

Тогда я открываю свой голос и показываю…

[Виола]

Он широко открывает Шум и показывает мне, как обращаться с оружием: куда поместить пальцы и как сжать, чтобы из дула вылетела белая вспышка…

Он показывает мне, как его убить…

Виола, снова говорит Бен за моей спиной. Виола, нельзя!

– Почему это нельзя?! – кричу я, не оглядываясь, не сводя глаз с 1017-го. – Он убил Тодда!

А если ты убьешь его, это никогда не закончится.

От этих слов я невольно разворачиваюсь:

– Как ты можешь такое говорить? Разве можно такое говорить, когда у тебя на руках лежит мертвый Тодд?!

Лицо Бена – это лицо раздавленного человека, а в его Шуме столько горя, что смотреть больно…

И при этом он находит в себе силы говорить такое…

Если ты убьешь Небо, войны не миновать. Сначала спэклы убьют нас. Потом новые переселенцы начнут массово истреблять их с орбиты, а уцелевшие затаятся и станут поджидать людей внизу. И так будет…

На секунду Бен умолкает, но потом собирается с духом и заканчивает уже вслух:

– Так будет вечно, Виола.

Я снова перевожу взгляд на 1017-го, он даже не пошевелился.

– Он сам хочет, чтобы я это сделала, – говорю я. – Правда, он сам хочет.

– Просто ему страшно жить со своей ошибкой, – объясняет Бен. – Ему страшно жить с этой болью, он хочет положить ей конец. Но представь, каким мудрым и добрым правителем он станет, если до конца жизни будет помнить о содеянном?

– Как ты можешь такое говорить, Бен?