Война Кланов. Медведь 1

Я ослабляю хватку ровно настолько, чтобы мужчина перестал орать, но не настолько, чтобы он смог вырвать ногу. Я смотрю на тетю Машу, смотрю, как она спокойно читает нотации губастому мужчине. Вот только ухо мужчины зажато в стальных пальцах, отчего ноги губастого елозят по полу, иногда задевая нас. Шлепки слетают на пол, и сквозь дырку в носке выглядывает кончик желтого ногтя.

Александр отпивает из стакана остывший чай. Невозмутимый, как английский лорд во время завтрака.

– Мы едем по особому заданию, если из-за вас оно сорвется, то вы рискуете не доехать до своей остановки. Надеюсь, мы разобрались в этом вопросе? – тетя Маша вытаскивает из кармана красную книжечку и помахивает перед лицом губастого, который беззвучно разевает рот и сучит ногами.

Двое мужчин застывают в проходе, правый пытается устоять на одной ножке, левый же пародирует библейский соляной столб, подавшись к Вячеславу. Я услышу, как в вагоне становится тихо. Сквозь пол доносится перестук колес, звенит ложечка в стакане, и слышится шумное дыхание мужчины, который навис надо мной. Похоже, что его мучит изжога, и он старается срыгнуть, но не получается.

– Сейчас вы вернетесь на свои места и будете всю дорогу в упор нас не видеть, иначе наряд ссадит вас на первой же остановке. Всё понятно?

Губастый мужчина выдавливает согласное мычание, и ухо выходит на свободу. Мы с Вячеславом отпускаем мужчин.

Я всегда замечал, что больные места закрываются ладонью, не кулаком, не тыльной стороной и не ребром, а именно пересечением линий на ладони. Словно от точки, где соединяются линия жизни и линия любви, идет исцеляющая волна. Вот и сейчас происходит то же самое. Двое тут же хватаются за ноющие места и начинают их растирать, а губастый аккуратно закрывает ухо и встает с лежанки.

– Мы ещё встретимся, – зло шипит мужчина и мотает головой, приказывая остальным вернуться на свои места.

Люди отворачиваются, когда эта троица идет обратно – никто не хочет попадать под выплеск неудавшейся ярости.

– Так какое слово было выложено в доме у Сергея? – словно ничего не произошло, интересуется тетя Маша.

Вячеслав глубоко вздыхает и отвечает:

– Охотник!

Расставание

Целые сутки ничего не происходит. Люди спят, пялятся в окна, играют в карты, пьют, переговариваются. Мы почти не разговариваем, каждый погружен в свои мысли. Проходит жаркая и душная ночь. Поездные ночи редко бывают холодными, почти всегда покрывало и простыня на утро влажные от пота. За окном встает красное солнце, небо окрашивается в цвета голландского сыра.

Я думаю о родителях. Как они там? Волнуются или нет. Отец доверяет мне, давно уже не удивляется отлучкам на неделю-две, а вот глаза мамы каждый раз наполняются слезами, когда я возникаю на пороге. А теперь я для них опасен, опасен…

Опасен.

Всю ночь на меня накатывает незнакомое доселе чувство. То гнев, то злость, то страх – карусель эмоций сменяет друг друга с быстротой спиц в крутящемся велосипедном колесе. Я держусь, чтобы не перекинуться и отгоняю от себя мысли о черном перевертне…

На нижней полке ворочается Вячеслав. Ему тоже не спится, но пока свет не включают, и он не хочет своими перемещениями будить пассажиров.

Тетя Маша лежит с закрытыми глазами, но под морщинистой кожей век виднеются скользящие глазные яблоки. Александр же отвернулся к стене и не разобрать – или спит, или притворяется. Грозный протез стоит под лежанкой, голяшка культи высовывается из-под тренировочных брюк. Другая нога светится желтой пяткой, слегка выступает за лежанку.

Поезд уносит нас всё дальше, убаюкивает своим ритмичным стуком и радует картинами за окном. То деревушки, то крыши пятиэтажных домов высовываются наружу, как любопытные соседки. Глянут и тут же прячутся. Зелень лесов меняется черными вспаханными полями, или обширными лугами. Иногда выныривают голубые жилы рек и светлые пятна озер.

– Не спишь? – снизу показывается голова Вячеслава.

– Нет, выспался уже, – бурчу я в ответ.

– Пойдем тогда, поболтаем? – Вячеслав садится на лежанке.

Я аккуратно спускаюсь, ставлю одну ногу на шаткий столик и думаю – как будет забавно, если я рухну на спящую охотницу. Интересно – смогу ли я прожить те несколько мгновений, прежде чем коснусь пола. Однако всё обошлось, и мы на цыпочках проходим до тамбура.

Когда проходим мимо вчерашних забияк, то я обращаю внимание на ухо одного из них – оно приобретает цвет полуспелой сливы и особенно выделяется на фоне белой простыни. Я представляю себя на месте мужика и невольно ежусь.

– Так ты ещё не проходил через Предел? – задает вопрос Вячеслав.

Он прислоняется плечом к серой стенке, и панель немного прогибается под весом. В тамбуре стоит устойчивый запах сигарет, на полу, под отверстиями пепельниц, валяются окурки и пустая бутылка водки. Наши забияки легли далеко за полночь, но к нам больше не подходили, как и не задирались к другим. Переговаривались между собой, излишне громко и вызывающе смеялись, но и только.