Война Кланов. Медведь 1

– Всё будет нормально, тетя! Не переживай, – Александр пожимает её сухонькую руку и поворачивается ко мне. – Женёк, ты держись. Не знаю – каково это, однако постарайся пройти с меньшими потерями.

– Хреново это, вот каково, – бурчит Вячеслав.

Тетя Маша достает свой рюкзак и развязывает шнурки на завязках. Из темного нутра на свет вылезает упругий мешок размером с батон, в таких мешках дети носят вторую обувь. Судя по выпирающим жестким ребрам – внутри лежит явно не хлеб. Мешочек металлически звякает, когда охотница кладет его между собой и Александром.

– Ещё один протез, для руки? – я пытаюсь сострить, но два холодных взгляда уверяют меня, что попытка не удалась.

– Нет, части арбалета, – просто отвечает Александр.

– И ты не дал мне стрельнуть пару раз? Всё, не друг ты мне больше, а жмот и… и… В общем жлобяра та ещё, – возмущаюсь я.

Мой друг Сашка, тот самый хохотун, которому достаточно показать танцующий палец, чтобы он улыбнулся, и пару раз сжать и резко выпрямить пальцы, мол – гляди, дискотека, чтобы он рассмеялся навзрыд, именно этот человек лишь хмыкает над моей шуткой. Я так и не понимаю– то ли он улыбается, то ли презрительно морщится. Синий мешочек для сменной обуви Александр убирает в свой рюкзак, я успеваю заметить, что у него находится такой же. Здоровый должно быть арбалет, если его разложили на две сумки.

– Скоро Сызрань, поэтому давайте прощаться, – охотница кивает в окно на вынырнувшие домики.

За полукилометром зеленой земли голубеет Волга, её широкая полоса раскидывается до самого горизонта, и там вдали, в зыбком мареве, темнеет другой берег. Такое расстояние от берега до берега я видел только на широком Святом озере, о котором ходят легенды, что на дне стоит церковь и безлунными ночами можно услышать перезвон благовеста.

Меня мутит. Это чувство приходит незаметно, как начало изжоги после сытного ужина. Сравнимо с укачиванием в старом «Пазике», когда от резкого запаха бензина рвется наружу недавно съеденная котлета в тесте. Вместо бензина у меня в нос шибает другое: ароматы человеческого пота, дух немытых волос, несет мочой из туалета, возле которого переминается живая очередь. По вагону летит запах перегара с нотками сигаретной отрыжки.

– Заплохело? – интересуется Вячеслав.

– Нет, всё в норме, с чего ты взял? – от него несет медвежьим духом.

Окружающие предметы почему-то начинают блекнуть, словно кто-то на телевизоре уменьшает настройки цвета. Белокурая девочка описалась ночью и теперь её мать пытается скрыть «следы преступления», заворачивает пожелтевшую простыню в свой пропотевший за ночь комплект. Я чую это через шесть стенок. Так хочется впиться клыками в коричневую родинку, что темнеет у женщины за розовой мочкой уха…

Они всего лишь пища…

– Встряхнись! – стальная ладонь шлепает по щеке.

Я смотрю на ударившую охотницу:

– Зачем же драться? Я же говорю, что в норме!

– Он выругался матом, – объясняет свой поступок проходящей мимо женщине тетя Маша.

– Это правильно! – кивает толстушка. – Совсем молодежь распоясалась.

Женщина, похожая на вставшего на задние лапки хомяка, улыбается охотнице золотыми зубами и идет дальше. Толстая спина натягивает домашний халат, над складками шеи покачиваются медные кудряшки. Если бы она знала, что я могу за считанные секунды разложить её на суповой набор, то не улыбалась бы так радостно.

Вырвать руки, ноги и сложить слово – Охотник…

Я сжимаю челюсти так, что боль стреляет в сторону правого уха и немного отрезвляет. Ненадолго. Запахи духов перебивают ароматы пота, но не до конца. Я мог точно сказать: сколько катышков серы скопилось в ухе у забияки, сколько осталось сигарет у мужика, что курит в тамбуре, какие презервативы использовала парочка из начала вагона, что ночью занималась сексом в туалете.

Я всё это чую.

Краски меркнут ещё больше. За окном двигаются серые деревья, слегка отдающие зеленцой. Серые лица спутников озабоченно смотрят на меня – охотники и берендей. Серые лица серых людей мелькают в сером вагоне. Какую славную пирушку мы могли бы закатить с Вячеславом, если бы не эти двое. Я бы лично принес ему багровое ухо в стакане.

– Женька, держись! Немного осталось, – говорит Александр.

Его рука крепко сжимает мою, и он нагибается над протезом, чтобы пристегнуть к гладкой култышке. Нога в кроссовке остается на поле и похоронена вместе с Федором и Мариной…

«Ты одной ногой в могиле» – чудесная шутка. Три «ха-ха».

– Сань, я постараюсь. Если сорвусь… сделайте это быстро, – выталкиваю я сквозь зубы.

– Сделаю, обещаю. Родителям что-нибудь совру. Не беспокойся за них – охотничья община не оставит, – отвечает тетя Маша.

Это не успокаивает меня. Хочется жить, растить детей, любить жену, строить дом и сажать деревья. Очень хочется жить… и откусить смачный кусок от кучерявого «хомяка», которая проходит мимо. Я чувствую, как ногти впиваются в ладони, когда перед глазами возникает образ ухмыляющегося черного оборотня. В голове звучит одна мысль: «Держаться, держаться!»