– Женька! Женька! Иди домой обедать! – так меня загонял домой мамин голос.
– Женёк, подай-ка вон тот ключ и подержи вот здесь, – рокотал отцовский голос, и крепкая рука подкручивала гайку на сидении велосипеда.
– Женька, в школу проспишь! Вставай, завтрак уже остывает! – будил по утрам мамин голос.
– Придерживаешь грузило и потом отпускаешь, тогда и опарыш не сорвется, – отец показывал как забрасывать удочку.
Всё это было так недавно, а теперь… Теперь в один миг всё оборвалось. Было и нет. Эту рамочку я сделал сам на уроках труда и выжигателем написал слова «Любимые родители». Кровь успела запечься коркой, и второе слово скрылось под бурой пленкой. А они улыбаются. Такие веселые в тот день девятого мая, когда я снял их на старенькую мыльницу. Позади виднеются разноцветные шары и флаги, головы людей. Мама стояла, опустив руки, когда я попросил их встать плотнее и обняться, чтобы попали в кадр. Приобнялись, смущались как пятиклассники. И теперь их нет…
– Женька! Перестань!!! – откуда-то издалека доносится голос Вячеслава.
Сквозь густую пелену пухового одеяла до меня долетают другие звуки. Рычание, урчание, или смех? Я не разбираю. С каждым вздохом, с каждым стуком сердца я кидаюсь на прозрачную стену в надежде добраться до оскаленной морды перевертня.
Серая гора держит в крючковатых отростках фотографию моих родителей… Тех, без которых я не представлял себя. Бурая пленка на глянце… Чья она была? Отца? Матери? Я стремлюсь пробиться сквозь бронированное стекло защитного круга, а сзади меня оттаскивают железные руки. Куда ему – я перекидываюсь…
– Как она кричала, как звала тебя: «Женя, Женя!» – хохочет перевертень.
Как от надоедливой мухи я отмахиваюсь от Вячеслава. Он отлетает на несколько десятков метров и ударяется спиной о вековую ель. Хрустят ветви под тяжелым телом, но я уже не обращаю на него внимания. Моя грудь расширяется, мохнатая поросль выметывается взрывом наружу, скрывая под собой розовую кожу.
Руки удлиняются и по ним змеятся тугие веревки мускулов. На пальцах вырастают и затвердевают когти, превращаются в черные наконечники копий. Горящее лицо вытягивается вперед, зубы обращается в клыки, длинные, заостренные, способные кусать и рвать. Одежда рваными лоскутами сползает с коричневой шерсти. Из горла вырывается протяжный вой. Туча ворон взлетает с верхушек деревьев и кружится над нами, тревожно горланя. И тут перевертень использует последний козырь.
– Охотник перед смертью просипел что единственное, о чем он жалеет, это что не присунул опять вашей Людмилочке!
– У-у-убью!!!
В стену рядом со мной ударяется ещё одно тело. Огромное, лохматое, злобное. Вячеслав тоже перекидывается и теперь бьется в преграду защитного круга. Чудовищные кулачищи врезаются в невидимую стену, и я чувствую, что она начинает поддаваться! Уму непостижимо! Даже сквозь залитый яростью мозг мелькает опасение, что она не выдержит. К сожалению, эта мысль приходит не только ко мне.
– Бей! – рявкает перевертень и показывает пример, ударив с размаха в колдовскую стену.
Десяток серых оборотней словно ждут этого приказа и с визгом кидаются к защитному кругу. Лапы молотят по незримой преграде словно ледяной град по пшеничному полю. Мы стараемся добраться до них… они стараются добраться до нас… Юля плачет…
– Не-е-е на-а-адо-о-о! – звенит девичий крик, но уже поздно.
Защитный круг не выдержал…
Сотни, тысячи, миллионы невидимых осколков падают вниз, шипя и испаряясь на шкурах… Оскалы приближаются чуть ближе… Мы кидаемся на перевертня с фотографией. Мы с Вячеславом видим только его. На миг в желтых глазах, полных злобы и ненависти мелькает страх. Он так и застывает в зрачках, когда голова отделяется от тела под сдвоенным ударом берендеевских лап. Фотография в рамочке падает на зеленый мох.
На этом моменте до нас доходит – что мы натворили. Мы отомстили, но какой ценой? Снизу, сверху, со всех сторон на нас летят удары.
Два берендея оказываются погребены под завалами серых тел, как киплинговские Балу с Багирой под армией бандрелогов. И нет того Каа, который остановит их…
Рык, вой, взвизги и удары чугунных молотов со всех сторон. Я защищаюсь, как могу…
Нападаю, отбрасываю, ударяю, закрываюсь. Кровь заливает глаза. Чья кровь? Неважно! Передо мной возникает серая лапа! Вцепиться в неё! Хрустят под клыками кости, в ухо бьет визг перевертня.
Отбрасываю прочь покалеченного перевертня, и тут же наваливаются трое. Мои лапы попадают в тиски. Я пытаюсь их высвободить. Бесполезно. Сверху наваливается громада серого тела. Молоты бьют по голове, шее, плечам. Огромные клыки сдирают шерсть со лба, режущая боль плетью ударяет в голову.
Краем глаза я замечаю, как перекинулась Людмила и на неё кинулась свора из трех перевертней. Из леса выбегают ещё и ещё.
По залитой лунным светом поляне течет горная река серых спин. Вырваться не получается. Силы слабеют… Я кусаюсь, рычу, дергаюсь… Колени подгибаются и я падаю на землю.