Война конца света

Но Карлик никуда не уходит. Растерянно, робко, нерешительно бродит он по опустевшему, залитому кровью дому, клянет свою судьбу, зовет на помощь Бородатую, крестится, о чем-то молит бога. Руфино, бегло осмотрев дом, притаскивает два соломенных тюфяка в комнату, из которой видна единственная улочка Каракаты. Он не сразу понимает, зачем ему матрасы, но, уложив их на пол, чувствует безмерную усталость: кажется, что все тело одрябло, пропиталось сочащейся из всех пор влагой. Сняв с крюка веревку, он подходит к Журеме: «Иди сюда», и она, не выказывая ни страха, ни любопытства, повинуется. Посадив ее на один из матрасов, Руфино связывает ее по рукам и ногам. «Не убивай ее, не убивай!» – кричит обезумевший от ужаса Карлик. Руфино пожимает плечами и, не глядя в его сторону, приказывает:

– Сиди здесь. Увидишь, идет кто-нибудь, – разбуди.

Сбитый с толку Карлик часто моргает, но потом, сообразив, что от него требуется, кивает и начинает прохаживаться у двери. Руфино закрывает глаза. Перед тем как погрузиться в забытье, он думает о том, почему не убил Журему: потому ли, что хочет продлить ее мучения, или потому, что теперь, когда она в его власти, он ненавидит ее уже не так сильно? Он слышит, как ее тело падает на соседний матрас. Сквозь опущенные ресницы глядит на нее: Журема сильно похудела, в запавших глазах – безучастная покорность, волосы спутаны, одежда в беспорядке. На руке выше локтя кровоточащая царапина.

Он просыпается и резко, точно спасаясь от кошмара, вскидывается и садится на матрасе. Но что ему снилось, он не помнит. Не обращая внимания на Журему, он подходит к Карлику, который все так же маячит у дверей, поглядывая на него с испугом и надеждой. «Можно я пойду с вами?» Руфино кивает. На том и кончается их разговор, и Руфино, покуда в окна еще светят последние закатные лучи, отправляется искать какую-нибудь еду. Потом Карлик спрашивает: «Ты убьешь ее?» Руфино молчит. Он достает из своей котомки траву, съедобные коренья, стебельки, листья и вываливает все это на матрас. Развязывая Журему, он смотрит мимо, а если его взгляд все же случайно падает на нее, кажется, что он не замечает ее присутствия. Карлик, ухватив пригорошню травы, жадно набивает рот. Журема, время от времени потирая затекшие запястья и щиколотки, тоже принимается за еду, отрешенно, механически двигая челюстями. Так сидят они в полном молчании, а на дворе уже стемнело, и громче слышится звон цикад, жужжание москитов. Руфино думает, что такое же зловоние стояло тогда в ловушке, где он провел целую ночь рядом с трупом напоровшегося на кол ягуара. Внезапно раздается голос Журемы:

– Почему ты сразу меня не убил?

Руфино, будто не слышит, смотрит невидящим взглядом прямо перед собой. Но как можно не услышать этот голос, который звучит все громче и отчаяннее?

– Ты думаешь, я боюсь смерти? Нет! Я давно жду тебя, жду, когда ты придешь и убьешь меня. Думаешь, я не устала, не измучилась? Если б господь не запретил, я бы и сама себя убила, да греха боюсь. Когда ты убьешь меня? Чего ты медлишь?

– Журема, Журема, опомнись, – пытается успокоить ее Карлик.

Руфино сидит, не шевелясь и не отвечая.

В комнате совсем темно. Через минуту он чувствует, что Журема подползла к нему вплотную и дотрагивается до него. От странного чувства, в котором перемешаны и вожделение, и отвращение, и досада, и гнев, и тоска, его так и передергивает, но он старается, чтобы никто не заметил этой мгновенной судороги.

– Пречистой молю тебя, именем господа заклинаю – забудь, забудь о том, что было, – слышит он голос Журемы и ощущает рядом с собой ее дрожащее тело. – Он взял меня силой, я не виновата, я не давалась. Ведь ты уже не страдаешь, Руфино!

Она обнимает мужа; а он отстраняет ее – решительно, но не грубо. Потом поднимается, нащупывает в темноте веревки и, все так же, не произнося ни слова, связывает Журему и садится на прежнее место.

– Я хочу есть, я хочу пить, я устала, я не хочу больше жить, – рыдает она. – Убей меня, убей сейчас!

– Убью, не думай, что пожалею, – отвечает он. – Только не здесь, а в Калумби, прилюдно.

Они долго сидят, не произнося ни слова; рыдания Журемы мало-помалу стихают.

– Ты совсем другой, – слышит Руфино ее шепот.

– Да и ты тоже. В тебе не мое семя. Теперь я знаю, почему господь не давал тебе зачать.

В лунном луче, бьющем из окна, пляшут пылинки. Карлик сворачивается в клубочек у ног Журемы. Руфино растягивается на тюфяке и долго лежит, стиснув зубы, раздумывая, вспоминая. Он не сомкнул глаз, но, услышав голоса Журемы и Карлика, словно очнулся от глубокого сна.

– Ну, чего ты сидишь здесь, дышишь этим смрадом? – спрашивает Журема. – Тебя ж никто не держит. Хотел идти в Канудос – иди.

– Я боюсь идти и оставаться боюсь, – хнычет Карлик. – Мне страшно одному. С тех пор как Цыган купил меня, я никогда не оставался один. Я такой же, как и все, и так же боюсь смерти.

– А вот женщины, которые ждали здесь солдат, смерти не боялись.

– Они верили, что воскреснут. Я бы верил – тоже не боялся.