Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Некоторые отряды вели себя более достойно. Добровольцы из Инн-оф-Корт, молодые люди из хороших семей, как, например, Эдмунд Ладлоу, Чарльз Флитвуд, и более скромные, но полные энтузиазма клерки и посыльные, как Томас Харрисон и Мэтью Томлинсон, сами объединились, организовав отряд, охранявший графа Эссекса. Этот ветеран голландских войн, трезвый, богобоязненный аристократ со своей неизменной трубкой, который стойко поддерживал партию Пима в палате лордов, в июле был назначен – и этот выбор был неизбежен – командующим силами парламента. Он был довольно странным наследником для своего отца, того буйного и страстного графа Эссекса, которого Елизавета сорок лет назад приговорила к смерти. Но король, для которого все восстания были одинаковы, постоянно сравнивал сына с отцом и приводил приговор, вынесенный графу Эссексу Елизаветой, как пример для подражания.

Что-то обманчиво сходное с феодальной семейной атмосферой витало над этой войной, поскольку все высшее командование и на суше, и на море составляли люди из одного амбициозного клана. Так, например, Уорик был сыном Пенелопы Деверю, сестры Элизабет Эссекс. Но король в этой ситуации уловил только наименее существенное. В том, что Эссекс и Уорик были кузенами, не было ничего удивительного, важно, что оба были воспитаны в елизаветинской традиции протестантизма и экспансии.

Пока лидеры, выбранные парламентом, вели подготовку на суше и на море, Пим упростил административные процедуры в центре. Недопустимо, чтобы каждое сообщение, отсылаемое на фронт, проходило обсуждение в обеих палатах. Непосредственное ведение войны следовало доверить узкому кругу людей. Для этого 4 июля 1642 г. на свет появился Комитет безопасности. Этот был орган, состоявший из членов обеих палат, выбранных при помощи голосования и в руки которого постепенно должна была перейти реальная власть парламента.

С приближением войны почти все видные роялисты покинули Лондон и его окрестности, чтобы предложить свои услуги королю. По приказу парламента их дома были осмотрены на предмет наличия оружия, и по ходу дела избавлены от всего, что могло приглянуться тем, кто проводил обыск. В Сити эта процедура практически открыто использовалось для сведения старых счетов с соперниками. Из конюшен герцога Ричмонда в Кобхэме забрали всех его прекрасных берберских лошадей, хранилища лорда Дорсета в Кноле были разграблены, а в Хертфордшире молодой граф Бедфорд нагрянул в дома своих соседей-роялистов, сэра Томаса Феншоу и сэра Артура Кейпела, и отправил все найденные там ценности парламенту.

Лондон со страхом ждал со дня на день королевского наступления, но Карл колебался. В конце июля он провел короткую рекогносцировку в Мидлендсе, после чего вернулся в Йоркшир, где обдумывал план захвата лорда Ферфакса и его сына, двух наиболее активных организаторов от оппозиции, прежде чем снова идти на юг. От этого плана король отказался из боязни восстановить против себя молчаливое или нейтральное северное дворянство. В конце концов он назначил своим представителем в северных частях страны графа Камберленда, слабого потомка некогда грозного семейства Клиффорд, и повернул на юг. Объявив графа Эссекса предателем, король начал наступление на Мидлендс. Его войска насчитывали всего несколько сот человек, но он рассчитывал, что его готовы поддержать местные магнаты – граф Нортамптон, сэр Джон Байрон, энергичный Генри Хастингс, а главное – граф Линдси, который обещал оказать серьезную помощь, поставив под ружье своих арендаторов из Ноттингема и Линкольншира. Но соперничающее влияние парламента сделало свое дело, и короля ждал холодный прием. Он надеялся поймать одного из «пяти парламентариев», сэра Артура Хаслерига, который набирал людей в своих лестерширских поместьях и, как говорили, все еще «скрывался где-то там», но Хаслериг, получив предупреждение от друзей, ускользнул от него. Вместо него король схватил в Лестере своего старого недруга, безухого Джона Баствика, пять лет назад приговоренного к позорному столбу за нападение на епископов. Карл хотел сразу же обвинить его в государственной измене, но его разубедили, поскольку были опасения, что местный суд его оправдает.