Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647

Король, находившийся далеко от побережья и окруженный своими солдатами, не придал большого значения этим неудачам на море. В приятной атмосфере оживленного маленького городка, где в базарные дни мелодичная речь его валлийских подданных смешивалась с английским говором, его настроение улучшилось. В город начали приходить лояльные дворяне из Монтгомери и Вендора со своими людьми. Они жили за счет продажи шерсти овец, которых разводили у себя в горах, и легких шерстяных тканей, которые производились в деревнях для последующей продажи торговцам из Шрусбери. В период своего полновластия король защищал их права от попыток алчных купцов-авантюристов из Лондона¹ установить монополию на торговлю шерстью. Теперь этот регион, обязанный ему своим недавним процветанием, выражал свою благодарность.

Дальше к югу в Монмаутшире и Гламоргане сын графа Вустера лорд Херберт Реглан оставил свои дилетантские проекты по созданию подводного транспорта, шагомера и использованию водяной энергии и набирал армию. Старый граф Вустер был столь же богатым, сколь и преданным королю. Теперь король предложил ему титул маркиза за 20 000 фунтов. Дополнительным проявлением его милости стала отправка 20-летнего принца Уэльского с визитом к Реглану. Молодой Карл весело провел время с валлийскими дворянами в большом обеденном зале графа Вустера, с благодарностью получил в дар их фамильное серебро для передачи его в казну отца, отведал домашнего метеглина[15]^[16] за здоровье «древних бриттов» и поклялся навсегда остаться их принцем Уэльским.

В Шрусбери к королю присоединился Патрик Рутвен, старый солдат, который в 1640 г. удержал в руках короля Эдинбург, защитив его от наступавших ковенантеров. Получив этой весной титул графа Форт, он с тех пор находился в Германии и теперь прибыл к королю с группой офицеров-шотландцев. Форт был выдающимся опытным солдатом, занимавшим высокие посты в армии Швеции. Несмотря на то что ему было почти 70 лет и он страдал глухотой и подагрой, Форт был более активным и современным командиром, чем Линдси, и вопреки своему возрасту имел гораздо больше общего с молодым энергичным Рупертом, который ежедневно натаскивал королевскую кавалерию на лугах долины Северна. Прибытие Форта и валлийской пехоты, которая по численности вскоре превысила английскую, уменьшило влияние графа Линдси, по-прежнему остававшегося номинальным главнокомандующим, хотя основную работу делали двое других, да и авторитет их был выше.

Тем временем к королю присоединился Томас Бушель, инженер и бизнесмен, арендовавший валлийские рудники. Он обязался за свой счет одеть три батальона пехоты, предоставить пушку и снаряды из собственных запасов, а также печатать монеты (частично из серебра со своих рудников, остальное из переплавленных серебряных предметов) в количестве 1000 фунтов в неделю для выплаты жалованья войскам. На некоторых из этих монет красовалась надпись: «Exurgat Deus, dissepentur inimici»¹, на других более трезвая фраза: «Pro religione et Parliamento»[17]^[18]. Последняя надпись отражала официально используемую королем теорию, что он защищает истинную религию и законные права парламента от негодяев из Вестминстера. Однако умеренно настроенные люди, которые отвергли парламент, чтобы служить королю, оценивали девизы на его монетах и его безупречные публичные заявления в сравнении с реальными свидетельствами о компании, которую он вел. Карл был окружен профессиональными солдатами, вооруженными людьми, исповедовавшими римско-католическую веру, и даже ирландскими лордами – Диллон и Тааффе, – которых подозревали в участии в восстании и которым он теперь жаловал офицерские звания в своей армии. Видя такие вещи, люди умеренных взглядов боялись победы короля не намного меньше, чем его поражения.

Лорд Спенсер в письме к жене, написанном в расположении войск короля, обозначил дилемму, стоявшую перед ним и другими молодыми людьми: «Если человек не был полон решимости сражаться на стороне парламента, что для меня хуже смерти, про него, без сомнения, сказали бы, что он боится воевать. Если бы можно было разумно разрешить этот вопрос чести, я не остался бы здесь и часа». Растущее влияние папистов глубоко тревожило его. Он считал, что, если король окажется в Лондоне до конца года, это станет триумфом жестоких людей и экстремистов, и для людей умеренных протестантских взглядов, таких как он, не будет альтернативы, кроме добровольного изгнания. Его письмо заканчивается на неожиданной ноте. «Я никогда не видел, чтобы король выглядел лучше, – писал он. – Он очень весел, судя по непристойным разговорам, которые я слышал, когда был в гостиной».

Возбуждение и жизнь на открытом воздухе хорошо подходили неугомонной натуре короля. После двух лет разочарований и поражений он чувствовал, что готов нанести удар и постоять за то, во что верил. Его решимость поддерживали письма жены, призывавшей не слушать тех робких советников, которые говорили о мире и компромиссе.