Призыв парламента постоять за свободы подданных выглядел более убедительно, чем возражения короля, утверждавшего, что он и есть их поборник, поскольку все хорошо помнили введенные им многочисленные ограничения этих свобод, и они широко обсуждались, а ограничения, введенные парламентом, касались только меньшинства. То же самое было справедливо в отношении уверений короля, что он стоит за истинную протестантскую религию. Какой бы ни была его личная вера, за последние двенадцать с лишним лет Карл показал, что отдает предпочтение папистам перед пуританами, и, делая это, бросал на англиканскую церковь подозрение в глазах большого числа своих подданных. Именно на этом основании огромная часть искренних протестантов сделала свой выбор, когда дело дошло до войны. «Когда я приложил свою руку к делу Господа, – писал солдат-протестант, – то сделал это не сгоряча. У меня было много дней и ночей, чтобы искать Бога и понять, где мой путь». Благочестивые сыны англиканской церкви, которые молились с не меньшим жаром, получили другой ответ и присоединились к кавалерам.
Однако активное участие в войне по-прежнему было уделом меньшинства. Даже те, кто с большим пылом принял сторону короля или парламента, ждали, что все ограничится одной короткой кампанией. Большая часть населения по всей стране все еще надеялась, что буря минует раньше, чем им придется решать, на чьей они стороне.
И король, и парламент рассчитывали на короткую войну, единственное испытание боем, которое не оставит побежденному дальнейших шансов. Цель короля состояла в том, чтобы уничтожить армию Эссекса и войти в столицу если не победителем, то, по меньшей мере, неоспоримым хозяином. Как только он докажет свое превосходство на поле боя, ему будет несложно заставить молчать Пима и его хунту (возможно, негодяи облегчат ему задачу, бежав из страны), добиться от парламента самороспуска и заново начать свое царствование с новым парламентом, который этот урок заставит быть более сговорчивым, чем его предшественник.
Цель парламента была даже проще. Ему нужно было разбить армию короля, привезти его назад в Вестминстер в целости, сохранности и с должными почестями (но не свободой) и там добиться от него ратификации двух требований: парламентского контроля над военными силами королевства и над назначением королевских советников.
Король был искренен, утверждая, что желает защитить парламент и свободы своего народа. Парламентские лидеры были столь же искренни, настаивая на своем уважении к королю. Но значение таких слов, как «защита», «свободы» и «уважение», стороны понимали по-разному. Король хотел покончить с этим конкретным парламентом, но не желал уничтожения парламента как института. Лидеры парламента были готовы уважать его как личность, но не те прерогативы, которые он требовал. Каждая из сторон исполнилась решимости сделать другую зависимой и, значит, безвредной для себя. И обе были убеждены, что через несколько недель – самое большее месяцев – Бог благословит правое дело.
К середине октября король начал поход на Лондон. Когда он проезжал по улицам Бриджнорта, люди радостно встречали его и над городом звучал приветственный колокольный звон. Рекруты продолжали прибывать. «Дорогая мама, – писал чеширский паренек, извиняясь за то, что убежал с армией, – мне было очень тяжело расставаться с тобой, но я подумал, что лучше поступить так, чем прощаться, как положено. Меня сильнее мучили бы угрызения совести, но это никак не изменило бы моего решения». В Уолверхемптоне последние валлийские рекруты влились в армию короля, у которого теперь насчитывалось более 13 тысяч человек. Солдаты пребывали в добром расположении духа и были более-менее дисциплинированны, но плохо вооружены. Склады местной милиции не покрывали их нужды. У пехоты не хватало мечей, у кавалерии защитного снаряжения и стрелкового оружия. Кроме того, у них не было палаток и было слишком мало грузовых повозок. В Кенилворте король назначил сэра Роберта Хита лордом – главным судьей, поскольку осторожный Бремстон, сказавшись больным, отказался ехать с королем и вести дело по обвинению графа Эссекса в измене.