Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

Хотя непосредственным стимулом к разработке дредноутов и тяжелых крейсеров был, вероятно, страх перед объединенной силой французского и русского флотов, но постепенно офицеры британских морских штабов начали рассматривать уже Германию в качестве основного вероятного противника в будущем[314]. Отношения с Францией и Россией начинали улучшаться, но с Германией дела шли все хуже. Британские офицеры предполагали, что вопреки любым официальным заявлениям Берлина германский флот предназначался для действий в Северном море. Например, у германских кораблей был ограниченный запас хода, а помещения для экипажа были очень тесными, что также затрудняло дальние путешествия. То, что кайзер в письме своему второму кузену, русскому царю, неблагоразумно назвал себя «адмиралом Атлантики»[315], тоже говорило о многом. Фишер определенно не испытывал никаких сомнений – в 1906 г., когда англо-германская гонка морских вооружений стала набирать обороты, он сказал: «Нашим единственным вероятным противником является Германия. Германия держит весь свой флот сосредоточенным на расстоянии нескольких часов хода от наших берегов. Следовательно, нам нужен в два раза более сильный флот на таком же расстоянии от берегов Германии»[316]. Начиная с 1907 г. военные планы адмиралтейства были посвящены почти исключительно возможности столкновения с германским флотом в водах, омывающих Британские острова. Комитет обороны империи, созданный для координации работы различных ведомств и консультирования премьер-министра, пришел к согласию и в 1910 г. утверждал: «Чтобы не подвергать наши эскадры опасности поражения по частям, военно-морская активность в отдаленных морях должна быть отложена до тех пор, пока обстановка в водах метрополии не прояснится. Лишь тогда можно было бы выделить дополнительные силы»[317].

Для того чтобы облегчить себе финансовую нагрузку, связанную с содержанием флота, британское правительство решило поискать поддержки у колоний. Спускаемые на воду новые боевые корабли сразу получали «колониальный» колорит, а вместе с ним и говорящие названия – например, «Индостан» или «Добрая Надежда»[318]. Самоуправляющиеся «белые» доминионы: Канада, Австралия, Новая Зеландия, а позже и Южная Африка – остались удивительно равнодушны[319]. В 1902 г. они совместно пожертвовали около 150 тыс. фунтов, и даже после серьезного нажима со стороны английского правительства это число удалось в последующие годы увеличить лишь до 328 тыс.[320] Канада, будучи старейшим доминионом, вообще не хотела ничего давать, утверждая, что у нее нет непосредственных противников. Фишер писал: «Это жадные, непатриотичные люди, которые верны нам лишь потому, что рассчитывают на вознаграждение». Для того чтобы переломить такие настроения в империи, понадобилась гонка вооружений с Германией. В 1909 г. Австралия и Новая Зеландия заложили каждая по дредноуту, а в 1910 г. Канада начала предпринимать осторожные шаги по созданию собственного флота, для чего ее правительство приобрело в Англии два крейсера.

В самой Британии другая ключевая часть правительства, а именно – министерство иностранных дел – тоже постепенно начинала разделять мнение моряков насчет того, что Германия является угрозой. Дипломаты старшего поколения, выросшие в годы «блестящей изоляции», все еще надеялись сохранить нормальные (или даже дружеские) отношения со всеми державами – но в рядах молодого поколения крепли антигерманские настроения. Сандерсон, бывший постоянным заместителем министра иностранных дел с 1894 по 1906 г., писал в 1902 г. сэру Фрэнку Лессельсу, британскому послу в Берлине, что среди его коллег распространяется тревожная склонность к негативному восприятию Германии: «Немцы вызывают прочную неприязнь – считается, что они готовы и с нетерпением ждут возможности подложить нам свинью. Такое положение вещей создает неудобства, поскольку доброе согласие между нашими странами необходимо для решения множества вопросов»[321]. Действительно, Германия вызывала глубочайшие подозрения у восходящих звезд британской дипломатии: у Френсиса Берти (посол в Париже в 1905–1918 гг.), Чарльза Хардинга (постоянный заместитель министра с 1906 по 1910 г.) и Артура Николсона (посол в России в те же годы, а потом заместитель министра), который приходился отцом знаменитому Гарольду Николсону. Чиновники, не разделявшие общей антигерманской точки зрения, за десять предвоенных лет ушли в отставку или сделались маргиналами[322]. Финальным аккордом стало то, что в 1908 г. сэр Фрэнк Лессельс, работавший послом в Берлине с 1895 г. и горячо защищавший идею дружбы с Германией, был заменен на сэра Эдварда Гошена, который был убежден во враждебных намерениях немцев.